Собрание сочинений в 10-ти томах. Том 6

Часов в десять вечера один из двух или трех прохожих на улице Плюме, старый запоздавшиий буржуа, торопившийся поскорее миновать это пустынное место, пользовавшееся дурной славой, поравнялся с решеткой сада и, подойдя к углу между решеткой и стеной, услышал глухой угрожающий голос.

- Можно поверить, что он приходит сюда каждый вечер!

Прохожий осмотрелся кругом, никого не увидел, не отважился посмотреть в этот черный угол и очень испугался. Он ускорил шаг.

Прохожий имел основания торопиться, потому что немного времени спустя на углу улицы Плюме показались шесть человек, шедших порознь на некотором расстоянии друг от друга у самой стены; их можно было принять за подвыпивший ночной дозор.

Первый, подойдя к решетке сада, остановился и подождал остальных; спустя минуту здесь сошлись все шестеро.

Эти люди начали тихо переговариваться.

- Туткайль! - сказал один из них.

- Есть ли кэб в саду? - спросил другой.

- Не знаю. На всякий случай я захватил шарик. Дадим ему сжевать.

- Есть у тебя мастика, чтобы высадить стекляшку?

- Есть.

- Решетка старая, - добавил пятый, говоривший голосом чревовещателя.

- Тем лучше, - сказал второй. - Значит, не завизжит под скрипкой, и ее нетрудно будет разделать.

Шестой, до сих пор еще не открывавший рта, принялся исследовать решетку, как это делала Эпонина час назад, пробуя каждый прут и осторожно раскачивая его. Так он дошел до прута, который был расшатан Мариусом. Только он собрался схватить этот прут, как чья-то рука, внезапно появившаяся из темноты, опустилась на его плечо, он почувствовал резкий толчок прямо в грудь, и хриплый голос негромко произнес:

- Здесь есть кэб.

И тут он увидел стоявшую перед ним бледную девушку.

Он испытал потрясение, которое вызывает неожиданность. Он словно весь ощетинился; нет ничего отвратительней и страшней зрелища потревоженного хищного зверя; один его испуганный вид уже пугает. Отступив, он пробормотал заикаясь:

- Это еще что за потаскуха?

- Ваша дочь.

Действительно, это была Эпонина, а говорила она с Тенардье.

При появлении Эпонины Звенигрош, Живоглот, Бабет, Монпарнас и Брюжон бесшумно приблизились, не спеша, молча, со зловещей медлительностью, присущей людям ночи.

В их руках можно было различить какие-то мерзкие инструменты. Живоглот держал кривые щипцы, которые у воров называются «косынкой».

- Ты что здесь делаешь? Чего тебе от нас надо? С ума сошла, что ли? - приглушенным голосом воскликнул Тенардье. - Пришла мешать нам работать?

Эпонина расхохоталась и бросилась ему на шею.

- Я здесь, милый папочка, потому что я здесь. Разве мне запрещается посидеть на камушках? А вот вам тут нечего делать. Зачем вы сюда пришли, раз тут сухарь? Ведь я сказала Маньон: «Здесь нечего делать». Ну, поцелуйте же меня, дорогой папочка! Как я давно вас не видела! Значит, вы на воле?

Тенардье попытался высвободиться из объятии Эпонины и прорычал:

- Отлично. Поцеловала - и довольно. Да, я на воле. Уже не в неволе. А теперь ступай.

Но Эпоннна не отпускала его - и удвоила свою нежность:

- Папочка! Как же вы это устроили? Какой вы умный, если сумели оттуда выбраться. Расскажите мне про это! А мама? Где мама? Скажите, что с маменькой?

- Она здорова, - ответил Тенардье. - Впрочем, не знаю, говорят тебе, пусти меня и проваливай.

- Ни за что не уйду, - жеманничала Эпонина с видом балованного ребенка. - Вы прогоняете меня, а я не видела вас четыре месяца и едва успела разок поцеловать.

И тут она снова обняла отца за шею.

- Ах, черт, как это глупо! - не выдержал Бабет.

- Мы теряем время! - крикнул Живоглот. - Того и гляди появятся легавые.

Голос чревовещателя продекламировал двустишие:

Для поцелуев - свой черед,

У нас теперь не Новый год.

Эпонина повернулась к пяти бандитам.

- А, да это господин Брюжон! Здравствуйте, господин Бабет! Здравствуйте, господин Звенигрош! Вы меня не узнаете, господин Живоглот? Как поживаешь, Монпарнас?

- Не беспокойся, все тебя узнали! - проворчал Тенардье. - Здравствуй и прощай, брысь отсюда! Оставь нас в покое.

- В этот час курам спать, а лисицам гулять, - сказал Монпарнас.

- Нам надо тутго поработать, понятно? - прибавил Бабет.

Эпонина схватила за руку Монпарнаса.

- Берегись! Обрежешься, - у меня перо в руке, - предупредил тот.

- Монпарнас, миленький, - кротко молвила Эпонина, - люди должны доверять друг другу. Разве я не дочь своего отца? Господин Бабет, господин Живоглот! Ведь это мне поручили выяснить дело.

Примечательно, что Эпонина не говорила больше на арго. С тех пор как она познакомилась с Мариусом, этот язык стал для нее невозможен.

Своей маленькой, слабой, костлявой рукой, похожей на руку скелета, она сжала толстые грубые пальцы Живоглота и продолжала:

- Вы же знаете, что я не дура. Мне же всегда доверяют. Я вам оказывала при случае услуги. Ну так вот, я навела справки. Видите ли, вы зря подвергаете себя опасности. Ей-богу, вам нечего делать в этом доме.

- Там одни женщины, - сказал Живоглот.

- Нет. Все выехали.

- А свечи остались! - заметил Бабет.

И показал Эпонине на свет, мелькавший сквозь верхушки деревьев на чердаке флигеля. Это бодрствовала Тусен, развешивавшая белье для просушки.