Собрание сочинений. Том 7

Я трогаю тихонько
                               ветку вербную.
В ней гены наших прадедов, наверное,
не прадедов,
                    а дальше —
                                      прапрапра…
Им всем воскреснуть на земле пора.
И все деревья —
                          справа или слева,
как генеалогические древа.
На их ветвях —
                         российские синицы,
а под корой —
                      этруски, ассирийцы.
В движенье соков от корней до кроны
растворены
                   рабы и фараоны.
Потрогаем замшелые коряги,
а нам из них
                    откликнутся варяги.
И партизанка вздрогнула в петле,
когда из виселицы плачущей,
                                               березовой,
раздался крик боярыни Морозовой,
от глаз фашистских спрятанной в стволе…
Я трогаю тихонько
                               ветку вербную.
В себя,
           как в древо поколений,
                                                 верую.
Глаза в себя опустим,
                                   в наши гены.
Мы —
          дети пены.
Когда из моря выползли на сушу,
зачем
         на человеческую душу
мы обменяли плавники и жабры, —
чтоб волшебство огня
                                    раздуть в пожары?!
Ну а зачем вставали с четверенек, —
чтобы грабастать в лапы
                                        больше денег?
Я с каплей крови
                            при порезе пальца
роняю из себя неандертальца,
и он мне шепчет,
                           скрытый в тайном гене:
«Не лучше, если б мы остались в пене?
Мир стал другим.
                             Культуры нахватался.
Откуда же у нас неандертальство?
В руках убийц
                        торчат не голубино
ракет неандертальские дубины».
Из жилки на виске
                               мне шепчет скиф:
«Я был кочевник.
                             Ты – из городских.
Я убивал врагов,
                           но не природу,
а города спускают яды в воду.
Нейтроновое зелье кто-то варит.
Вот варварство!..
                           Я – разве это варвар?»
Я трогаю тихонько
                               ветку вербную,
но мне не лучше.
                           Настроенье скверное.
Неандертальской стукнутый дубиной,
я приползаю за полночь
                                       к любимой.
Промокшую от крови кепку стаскивая,
она меня целует у дверей.
Ее губами
                 Ярославна,
                                   Саския
меня целуют нежно вместе с ней.
Неужто бомба дьявольская сдуру
убьет в ней
                  Беатриче
                                 и Лауру?
И пушкинская искорка во мне
погибнет в страшной будущей войне?
И все деревья —
                          справа или слева,
как генеалогические древа,
сгорят,
           хрипя от жалости и гнева?
Прислушаемся к генам,
                                      в нас толпящимся.
Мы вместе с ними,
                               спотыкаясь,
                                                  тащимся.
Напрасно
                сокровеннейших уроков
мы ждем
              от неких будущих пророков.
Пророки в генах.
                            Говорят пророки,
что мы сейчас —
                           на гибельном пороге.
О человек,
                 не жди проклятых сроков,
когда с твоею кровью
                                   навсегда
мильоны нерасслышанных пророков
уйдут сквозь раны в землю навсегда!
Но и земли не будет…

18–19 апреля 1981

Притча