Собрание сочинений. Том 7

Самтрестовская винотека,
собранье мыслей человека,
запрятанных внутри вина, —
бутылок стройная страна!
Пусть на себя стекло надела
мысль потайная винодела, —
сквозь плесень из-под сургуча
она мерцает, как свеча.
Хотя бутылки – лежебоки,
они немножечко пророки,
и нам совсем не все равно,
что думает о нас вино.
Какие бури, непогоды,
не впав нисколечко в тоску,
вино семнадцатого года
перележало на боку.
Треск социального пожара
шел у вина над головой,
но все равно вино лежало,
букет рождая вкусовой.
Вино входило молча в тело,
вино входило в запах, в цвет,
вино мудрело и густело
под паутиной стольких лет.
И в этом не аполитичность,
а просто преданность земле,
что сохранило свою личность
вино, лежавшее во мгле.
Есть в нас невыдержанность часто,
страшит безвестность, как несчастье.
Дай бог, чтоб нам была дана
мужская выдержка вина!
И пусть запомнится поэтам,
как, сбросив лишнее на дно,
над вкусовым своим букетом
само работает вино!
Лишь то, что вечно, – то серьезно,
и дышат вечностью самой
и над землею – эти звезды,
и эти вина – под землей!

Январь 1978

«Каждый сван подобен сванской башне…»

Каждый сван подобен сванской башне,
будто сердце – в каменной рубашке.

В сдержанности, замкнутости свана
скрыта историческая рана.

Сколько было крови здесь и боли —
так что башней станешь поневоле.

Январь 1978

Мацони [1]

У звуков
              есть призвуки.
У криков есть призраки.
Тбилисская джинсовая молодежь,
в тебе —
             от героев холстов Пиросмани —
                                                                 ни признака,
и все-таки ты,
                       для себя незаметно,
                                                       идешь
вдоль призраков, призраков.
И карачохели
                      и рваный кинто,
в другом находясь измеренье,
глядят на тебя, молодежь,
                                          в изумленье
и крестятся —
                       что-то не то.
Грузинская пери
                           жует чуингам.
Играет потомственный князь
                                                в общежитии
                                                                    на саксофоне,
но призраки криков
                                бредут через уличный гам
«Мацони…
                 мацони…
                                мацони…»
Незримо шагает
                          незримый осел,
как будто незримых селений посол.
С ним рядом плетется
                                    незримый старик,
неся на незримых ладонях мозоли,
неся на губах
                      свой неслышимый крик:
«Мацони…
                 мацони…
                                мацони…»
Когда на губах
                        чуть мацони кислит,
с грузинской землей
                                 ты нечаянно слит.
Мацони
             людей
                       уважает,
когда
         на осле
                     подъезжает.
Мацонщик
                  невидимо
                                  непобедим,
хотя даже призрак
                              бывает усталым.
Тбилиси,
               ты будь навсегда молодым,
но все же останься
                              хоть чуточку старым!
Быть призраком
                           так нелегко целый день!
Мацонщик ослу
                          предлагает чурчхелу с ладони
и шепчет,
               скитаясь, почти сумасшедшая тень:
«Мацони…
                 мацони…
                                мацони…»

1978

«Вы…»