Собрание сочинений. том 7.

— Эх, черт! — присвистнула Нана. — Видно, этот жулик Штейнер снова облапошил биржу!.. А Симона-то, Симона, какой шик! Ну, это уж чересчур, его непременно засадят за решетку!

Однако она издали кивнула Симоне. Нана размахивала руками, улыбалась, вертелась, не забывала никого, лишь бы другие ее видели. И продолжала щебетать:

— Люси с собой сыночка притащила! А знаете, он очень миленький, особенно в форме… Так вот почему она корчит барыню! Вы знаете, она его ужасно боится и выдает себя за актрису… Бедный все-таки мальчик, — очевидно, не догадывается…

— Подумаешь, — со смехом возразил Филипп, — если Люси захочет, она сумеет найти ему в провинции богатую невесту.

Нана замолкла. В самой гуще экипажей она вдруг заметила Триконшу. Триконша прикатила в фиакре, и так как со своего места ничего не могла разглядеть, взгромоздилась недолго думая на козлы и восседала там, гордо выпрямив массивный стан; благообразная, в длинных локонах, она возвышалась над толпой, как бы царила над подвластным ей мирком женщин. Каждая из этих дам незаметно слала ей улыбки. А она, высокомерно-величественная, притворялась, что никого не узнает. Не работать же она приехала сюда, в самом деле, — она обожала скачки, лошадей и играла очень крупно.

— Смотрите-ка, этот болван Ла Фалуаз явился, — вдруг заметил Жорж.

Все заохали от удивления. Нана не сразу узнала своего Ла Фалуаза. Получив наследство, он стал до невероятности шикарен. Носил воротничок с отогнутыми кончиками, костюмы светлых тонов, обтягивавшие худые плечи, выкладывал на висках волосы колечками, напускал на себя томный вид, ходил с трудом волоча ноги, точно от усталости, говорил слабым голосом, ввертывал жаргонные словечки и обрывал фразы, не давая себе труда закончить мысль.

— А он очень недурен, — решила Нана, прельщенная его видом.

Гага и Кларисса подозвали Ла Фалуаза, они готовы были ему на шею броситься, лишь бы вернуть обратно. Но он, кинув им несколько слов, тут же отошел, презрительно и шутовски покачиваясь на ходу. Его ослепила Нана, он бросился к ней, вскарабкался на подножку ландо; а когда она шутливо напомнила ему былую страсть к Гага, он лениво процедил:

— Ох, увольте, старую гвардию побоку! Хватит, надоели! И, знайте, отныне вы моя Джульетта… — И даже руку к сердцу приложил.

Нана очень распотешило это неожиданное признание при всем честном народе. Но она не унималась:

— Перестаньте, нашли время! Из-за вас я забыла, на кого собиралась ставить… Жорж, видишь вон того рыжего букмекера — толстого, курчавого, видишь? Морда премерзкая, бандитская, он мне определенно нравится… Пойди к нему и поставь… На кого бы поставить?

— Я не патриот, о нет, — лопотал Ла Фалуаз, — я за англичанина… Шикарно, если англичанин выиграет! Французов на свалку!

Нана была явно шокирована такими речами. Разговор зашел о сравнительных достоинствах лошадей, Ла Фалуаз, желая показать, что он настоящий знаток, обозвал всех лошадей одрами. Гнедой Миндаль барона Вердье, от Трута и Леноры, имел бы шансы на выигрыш, но его перетренировали, и он разбит на ноги. А Валерио II — конюшня Корбреза — просто не готов; в начале апреля у него были колики, конечно, это скрывают, но он, Фалуаз, готов поклясться, что это так! И под конец посоветовал поставить на Случай — лошадь конюшни Мешена, самую негодную из всех претендентов, о которой никто и слышать не хотел! Черт побери, у Случая великолепные стати и резвость! Вот посмотрите, он еще удивит публику.

— Нет, — возразила Нана. — Поставлю-ка я десять луидоров на Лузиньяна и пять — на Бума.

Ла Фалуаз даже завопил от гнева:

— Но, дорогая, Бум — гадость! Не надо! Сам Гаск, его хозяин, играет против… И ваш Лузиньян — никогда! Разве это лошадь! От Ламба и Принцессы — подумайте сами! Никогда! От Ламба и Принцессы все идут коротким махом!

Он чуть было не задохся. Филипп заметил, что Лузиньян, однако, выиграл приз Кар и Большой Продюис.

Но Ла Фалуаз снова завопил:

— Что это доказывает? Ровно ничего. Напротив, таких-то и следует опасаться. К тому же на Лузиньяне скачет Грешем; значит, дело пропащее. Грешему не везет, он никогда не выигрывает.