Собрание сочинений. том 7.

Пробило десять. Мюффа вдруг подумал, что ему очень легко убедиться, сидит ли Нана в своей артистической уборной или нет. Он поднялся по трем ступенькам, прошел через маленький вестибюль, выкрашенный желтой краской, и пробрался во двор через дверь, закрывавшуюся только на задвижку. Тесный, сырой и темный, как колодец, двор со зловонными отхожими местами, водопроводным краном, старой кухонной плитой и зелеными растениями в горшках, которые выставила привратница, был в этот час затянут серой дымкой; но две высокие стены, прорезанные окнами, сверкали огнями: внизу помещалась бутафорская и пожарный пост, налево — контора администрации, направо и вверху — артистические уборные. Казалось, во тьме этого колодца ярко пылают пасти разожженных печей. Граф тотчас увидел на втором этаже освещенное окно уборной Нана. У него сразу отлегло от сердца; довольный, счастливый, он позабыл обо всем и, устремив глаза на окно, стоял, не замечая ни липкой грязи под ногами, ни тошнотворного вековечного смрада парижских задворков. Из прохудившейся дождевой трубы падали крупные капли. Луч от газового рожка, протянувшийся из окна сторожки мадам Брон, позолотил замшелые каменные плиты двора, низ стены, почерневшей от сточных вод, а в углу старые ведра, разбитые горшки и тощую фуксию, выращенную в щербатой кастрюле. Вдруг щелкнул шпингалет в окне, и граф поспешил спастись бегством.

Теперь Нана скоро выйдет; он опять вернулся к читальне: в дремотном полумраке, в единственном тусклом световом пятне, неподвижно сидел все тот же старичок, уткнувшись носом в газету. Затем Мюффа побродил еще немного. Теперь он описывал более широкие круги, пересекал Главную галерею, потом шел по галерее Варьете до галереи Фейдо, пустынной и холодной, утопавшей в зловещем мраке. Затем поворачивал обратно, проходил мимо театра, заворачивал за угол галереи Сен-Марк и добирался даже до Монмартрской галереи, где его заинтересовала машинка, пилившая в бакалейной лавке сахар. Но когда он проделывал этот путь в третий раз, его охватил страх, что Нана ускользнет за его спиной, и он сразу же махнул рукой на свою гордость. Он встал прямо перед дверью театра рядом с элегантным блондином, и они обменялись взглядом, исполненным братского смирения, в котором, однако, сквозил страх соперничества. Их обоих толкали театральные машинисты, вышедшие покурить в антракте, но ни тот, ни другой не смели выразить недовольство. На пороге появились три рослые, растрепанные, грязноватые девицы, они с хрустом грызли яблоки и выплевывали огрызки; оба господина остались на своем посту и стойко выдерживали бесстыжие взгляды и циничные намеки этих нахалок, которые подталкивали друг друга локтем, стараясь шутки ради навалиться на незнакомых мужчин. Но тут как раз вышла Нана и спустилась по ступенькам. Увидев Мюффа, она побелела.

— Ах, это вы? — пробормотала она.

Узнав ее, язвительно хихикавшие фигурантки испуганно выстроились в ряд и застыли с серьезными лицами, словно провинившиеся горничные, застигнутые хозяйкой на месте преступления. Высокий блондин отошел в сторону, очевидно успокоившись, но вместе с тем и опечаленный.

— Ну что же вы, давайте руку! — нетерпеливо скомандовала Нана.

Они не спеша тронулись в путь. Граф, собиравшийся задать ей столько вопросов, не знал, что сказать. Первой начала сама Нана и скороговоркой рассказала нелепейшую историю: в восемь часов она была у тетки, но так как Луизэ стало гораздо лучше, решила заглянуть на минутку в театр.

— Какое-нибудь важное дело? — спросил граф.

— Конечно. Идет новая пьеса, — ответила Нана, замявшись. — Им хочется знать мое мнение.

Мюффа понял, что она лжет. Но, чувствуя тепло ее руки, крепко опиравшейся на его руку, он совсем размяк. Исчезли и гнев и обида, будто не было долгого ожидания; теперь для него важно было лишь одно — не отпускать ее, раз она с ним. Завтра он постарается узнать, зачем она приходила в театр, что делала в своей уборной. Нана по-прежнему была какая-то растерянная, поглощенная своими мыслями и, видимо, старалась что-нибудь придумать. На углу галереи Варьете она вдруг остановилась перед витриной магазинчика, торговавшего веерами.

— Посмотри! — прошептала она. — Какая прелесть! Белые перья и перламутровая оправа. Очень мило! — Потом равнодушным тоном спросила: — Так ты меня проводишь домой?

— Ну, разумеется, — удивленно отозвался он. — Раз твоему ребенку лучше.

Нана пожалела о своей выдумке. Но, может быть, у Луизэ будет новый приступ. Пожалуй, лучше ей вернуться в Батиньоль. Мюффа предложил поехать вместе, и тогда она не стала настаивать. Ее охватила холодная злоба женщины, которая попала в западню, да еще вынуждена мило улыбаться. Наконец она смирилась, надеясь выиграть время. Лишь бы только избавиться от графа до полуночи, и все устроится так, как надо.

— Ах да, правда! Ты нынче вечером холостяк, — сказала она. — Жена вернется только завтра утром, верно?

— Да, — ответил Мюффа, несколько смущенный, что Нана так фамильярно говорит о графине.