Собрание сочинений. Том 5

Над белым озером несется ветер. Он поднимает тучи снега, и те — тяжелые, низкие — проносятся, как стаи моли, цепляясь за лица и полушубки. Коровин стоит у пропеллера и что-то рассказывает. За ветром его не слышно. Пилот и его машина невыразимо похожи — плотные, маленькие, азартные. Как бы для большего сходства, пропеллер покачивается на ветру — и на ветру мотается из стороны в сторону русый задорный хохолок на голове старшего лейтенанта Коровина. Лицо выразительно, как экран. Руки не знают покоя: если ими ничего не брать, если ими не управлять, они показывают, объясняют, участвуют в разговоре стремительными бросками, как бы ведут полет речи.

Не желая никак успокоиться, он тут же, на дьявольском ветру, вынимает карту. Она готова взвиться в воздух, но Коровин каким-то образом все же ухитряется держать ее на ладони левой руки, а пальцем правой пикирует над полосой леса. Это понятно даже сквозь ветер: ладонью правой руки он заходит во вторую атаку, и опять — бросок вниз, на карту, четырьмя расставленными пальцами. Того и гляди продырявит бумагу. Но он снова делает круг ладонью, и лицо и глаза его так выразительно красноречивы, что речь делается почти излишней. Всей фигурой своей Коровин бомбит и «поливает» из пулемета и снова оглядывает поле сражения, чтобы ринуться в следующую атаку и вонзить, летя с высоты, огненный нож пуль в неприятельское гнездо.

…Утро было на редкость облачно. Коровин шел на небольшой высоте. Дороги противника казались пустынными. После 6 декабря, когда Коровин разметал бомбами две колонны их конницы, разогнал прислугу двух орудий, они стали здорово маскироваться.

Коровин и Коновалов летели тогда к шоссейной дороге в тылу белофиннов. Сумерки утра переходили в сумерки дня. Небо сливалось с лесами. Но там, где леса расступались перед озерами, было тоже не лучше: сплошная белизна льда утомляла глаза.

Лететь было трудно, но именно в такую «нелетную» погоду и хотелось захватить белофиннов врасплох. Когда их авиация не может действовать в воздухе, они считают, что и советские летчики, должно быть, пьют чай или играют в «козла». Но советская родина дала своим соколам сильные, смелые крылья.

Из молочной пелены выглянуло шоссе. Прямо перед собой Коровин увидел кавалерийскую колонну и, едва успев набрать небольшую высоту, сбросил бомбы в самую середину строя. Белофинские кавалеристы не успели соскочить с коней, падали вместе с лошадьми. Немногие уцелевшие сломя голову убежали в лес.

Самолеты прошли еще километра четыре — вторая колонна конницы!

Молниеносно атаковали ее. Никто из белофиннов даже не выстрелил с перепугу. Легли ничком в снег, лежат, не шевелятся — и разобрать невозможно, живы ли, мертвы?

Не задерживаясь, летчики двинулись дальше и вскоре обнаружили небольшой обоз и в хвосте его — два орудия. Бомб, к сожалению, уже не было. Нажали на гашетки пулеметов — кони рванулись и полегли, пушки свалились в канаву. Тут стали белофинны постреливать по самолетам и сделали несколько дырок в машине Коровина, но прекращать полет из-за этого ему не хотелось. Пока были бензин и пули, нельзя было прервать бой.

Еще раз атаковали летчики противника и повернули домой.

Только вылез Николай Степанович из машины — второе задание: еще раз разбомбить обнаруженного противника. Времени до темноты оставалось мало, да и машина требовала тщательного осмотра. Пока что в ней обнаружено было тринадцать пробоин. Коровин берет резервную машину и ведет стайку короткокрылых курносых «ястребков» за линию фронта. Минут через десять остатки колонны, частично уцелевшей после утренней бомбежки, лежали на дороге.

Да, это был удачный день. С тех пор белофинны избегали днем передвигаться по дорогам. Все же Коровин и нынче обнаружил врага. Зная, что белофинны могут встретить его огнем, он зашел для атаки с тыла и трижды вонзался, как огненный меч, в воинскую колонну. Он начинал стрелять с высоты, круто пикируя и как бы по рукоятку вгоняя струю пуль в намеченную цель. Нынче утром был его четырнадцатый вылет за дни боевой работы, и он рассчитывал, что успеет до темноты сделать еще один — пятнадцатый. Но вот — вытек бак, и помимо того — четыре пробоины. Не полетишь! Сражение, которое он недавно начал в белофинском тылу, прервалось, и Коровин никак не мог успокоиться.

— А ведь они меня там ждут, черти, — сказал он, блеснув глазами. — Я им сегодня здорово день испортил.

С тех пор о старшем лейтенанте, летчике-истребителе Коровине заговорили всюду. Дня не проходило, чтобы он не возвращался с успехом. Его маленькая шустрая машина «набирала» пробоины, как очки в игре. Садясь на аэродром, он докладывал просто:

— Семь!

— Четыре!

И все знали, что речь идет о пробоинах.

А пятого января выдался день не то чтобы летный, но во всяком случае очень счастливый: в этот день был представлен Коровин к ордену. Дело было, как и обычно, в далеком белофинском тылу. Сначала похоже было, что ничего найти не удастся, — и погода сера, и противник напуган. Но смелому — счастье навстречу.