Собрание сочинений. Том 3. Дружба

Если бы Наташа узнала об этом мнении фельдшера! Она сама не понимала, отчего вспылила. Может быть, и правда сказывалось перенапряжение. Но Наташа даже себе не призналась бы в таком. Как это можно: началось общее наступление армии и фронта, а она, боевой санинструктор, уже выдохлась!.. Что взвинтило ее?

Рано утром Наташа Чистякова и другие санитары подбирали раненых. Тут даже нельзя сказать «подбирали» — скорее выдергивали, выволакивали из схватки в более безопасные места.

Наташа, как всегда, старалась находиться поближе к центру сражения. Не думая об опасности, она следила лишь за тем, чтобы вовремя оказать помощь раненым. На ее глазах противники стреляли, кричали, наносили друг другу смертельные удары, переходя врукопашную, где все шло в ход: и приклады, и саперные лопатки, и голые кулаки. Несколько раз она заметила в схватках Володю Яблочкина. Он со своей группой бойцов не давал фашистам захватить траншею между навалом металлической стружки и цехом ширпотреба. Наташа сама была очень заинтересована в этой траншее: узкая и неглубокая, она подводила к ближайшему туннелю, и санитары пользовались ею для доставки раненых к берегу.

— Молодец, Володя! — вырвалось у Наташи, когда он смелой контратакой снова отбросил фашистов.

Затем красноармейцы с боем стали отходить на свои позиции, и тут Наташа увидела, как упал Яблочкин.

— Ай! — жалобно вскрикнула девушка.

«Кажется, он еще жив… Но отчего начался там такой обстрел? Да, бойцы пытаются выручить Яблочкина. Один не успел доползти до него — сунулся лицом к земле и замер. Второй упрямо ползет, пользуясь малейшим укрытием… Эх, тоже ранен!»

В следующий момент Наташа сама уже скользила по траншее, совсем обмелевшей от взрывов. Она не слышала выстрелов… Все ее сознание было направлено на то, как бы поскорее взять Яблочкина.

Хоть бы на минуту погасли ракеты! В густом сумраке можно укрыться от хищного прищура вражеского снайпера. Но, как назло, вспыхивают, выкатываясь в небо по дымным дорожкам, все новые светлые шары… Володя Яблочкин упал возле тюков стружки, разбросанных взрывом авиабомбы. Наташа напрягает слух, и ей кажется, что она слышит его дыхание. Девушка подтягивает чей-то еще не застывший труп и, толкая его перед собой, прикрываясь им, делает последний рывок.

И вот он, бывший милиционер Яблочкин… Лежит, неловко запрокинув чернобровое лицо. Наташа подползает вплотную, тяжело дыша, осматривает, ощупывает его. Должно быть, большим осколком мины Володе оторвало ногу. Лежа на боку возле связки колючей стружки, Наташа накладывает жгут на остаток конечности, подвернув под него обрывки штанины и кусок марли, чтобы не загрязнить рану землей… Она сама не помнит, как ей удалось перетащить раненого в другое укрытие, где фашисты держали ее под сплошным огнем часа полтора. Она озябла, остыв после недавней горячки. У нее болели ладони, ныло все натруженное тело. Общее недомогание усиливало беспокойное стремление вперед, но забота о раненом сдерживала, хотя в то же время и подхлестывала ее. Она никак не могла выбраться из ловушки, пока бойцы первого батальона с помощью миномета не заставили фашистов притихнуть. Чуть только ослабел обстрел с вражеской стороны, Наташа поползла со своей ношей к траншее. Теперь она ползла ногами вперед, опираясь на локти и подтягивая к себе раненого. Это было утомительное и очень медленное продвижение, и снова фашистские снайперы возобновили свою охоту.

Когда кто-то схватил Наташу за ноги и потянул в окоп, она чуть не всхлипнула от радости, но, едва успев перевести дыхание, двинулась обратно за ранеными солдатами, которые порывались вынести Яблочкина… Так Наташа работала до возвращения Хижняка и своей ссоры с ним.

28

Катер Чистякова доставил раненых с «Баррикад» на левый берег перед рассветом. Канонада, предшествовавшая наступлению, застала Хижняка в левобережном затоне. Везде уже открыто говорили о наступлении армии, настроение у всех было оживленное, и Денис Антонович так заспешил на свою позицию, как будто без него наступление могло сорваться. Артиллерийская подготовка совершенно потрясла его. Несколько минут он стоял неподвижно и, полуоткрыв рот, слушал тяжелые громовые раскаты пушечных ударов, сливавшихся в такой грохот, что даже привычные уши сталинградцев не выдерживали.

«Вот вам! Не угодно ли? — подумал Хижняк, вообразив некую безликую фигуру с орлом на высокой тулье фуражки, держащим в когтях свастику, с такой же нашивкой на груди кителя, с полукругами растопыренных галифе над глянцем туго натянутых сапог. — Не нравится? Ну, уж не обессудьте: чем богаты, тем и рады». Но глаза фельдшера при том оставались сосредоточенно строгими: он хорошо знал трудности наступления.

— Что, моряк? — спросил он Чистякова, стоявшего рядом с ним на берегу. — Слыхал ты когда-нибудь такое? А?

Чистяков покачал головой, подмигнул озорновато, беглая усмешка тронула его губы под седыми усами.

— Вовремя нас направили к людниковцам! Теперь они тоже смогут участвовать.

С минуту командир и военный фельдшер постояли еще, с удовольствием прислушиваясь к шуму своих орудий.