Оба прошли в столовую, а Полина поспешила наверх, к тетке. Лазар, оставшись один, поднялся, постоял в нерешительности, колеблясь, не зайти ли ему к отцу, но, услышав его голос, не нашел в себе мужества; потом снова опустился на стул и предался отчаянию.
Врач и священник застали Шанто за игрой; он катал по столу бумажный шарик, скомканный из обрывка газеты, а Минуш лежала рядом, уставясь в шарик своими зелеными глазами. Она питала презрение к этой чересчур простой игрушке и подобрала лапки под брюшко, даже не желая утруждать себя и выпускать коготки. Шарик остановился у самого ее носа.
— А, это вы, — сказал Шанто. — Очень мило с вашей стороны, я скучаю в полном одиночестве… Ну как, доктор, ей лучше? О, я совершенно спокоен, она самая крепкая в семье, всех нас переживет.
Доктор решил воспользоваться случаем и подготовить Шанто.
— Я, конечно, не считаю ее состояние особенно серьезным… Но нахожу, что она сильно ослабела.
— Нет, нет, доктор, — воскликнул Шанто, — вы ее не знаете. Она необычайно вынослива. Вот увидите, не пройдет и трех дней, как она будет на ногах.
Упорно веря в несокрушимое здоровье жены, он не понял предостережения, и врач, не желая прямо говорить, как обстоит дело, замолчал. К тому же еще было время. К счастью, подагра не очень беспокоила Шанто, острых болей не было, только ноги почти отнялись, так что приходилось переносить его с кровати в кресло.
— Если бы не эти проклятые ноги, я бы поднялся наверх, чтобы хоть взглянуть на нее.
— Смиритесь, друг мой, — сказал аббат — он тоже хотел выполнить свою миссию утешителя. — Каждый должен нести свой крест… Все мы в руках господа…
Но он заметил, что эти слова отнюдь не утешили Шанто, а, напротив, расстроили его и под конец даже встревожили. Поэтому, как добрый человек, он прервал эти заранее заготовленные увещания, предложив Шанто более надежное утешение.
— Не хотите ли сыграть партию? Это вас развлечет.
Аббат сам снял шашки со шкафа. Оба углубились в игру, забыв обо всем на свете. Но Минуш, раззадоренная бумажным шариком, лежавшим перед ней, вдруг прыгнула и, подбросив его лапкой, погналась за ним по всей комнате, кувыркаясь, как безумная.
— Вот капризница! — недовольно воскликнул Шанто. — Со мной не хотела играть, а теперь мешает нам думать и забавляется в одиночестве!
— Пусть ее, — миролюбиво сказал священник. — Кошки думают только о себе.
Проходя снова через кухню, доктор Казенов вдруг растрогался при виде Лазара, по-прежнему сидевшего на стуле, обнял его своими огромными ручищами и по-отцовски поцеловал, не сказав ни слова. В это время Вероника спустилась вниз, гоня перед собой Матье. Пес непрерывно вертелся на лестнице и тихонько посапывал с присвистом, напоминавшим жалобный писк птицы; но как только отворялась дверь в комнату больной, он принимался скулить на самой высокой ноте, так что в ушах звенело.
— Убирайся, убирайся! — кричала служанка. — От твоей музыки ей не полегчает.
Заметив Лазара, Вероника сказала:
— Уведите куда-нибудь пса. Мы от него избавимся, да и вам полезно пройтись.
Так велела Полина. Она поручила Веронике услать Лазара из дома, заставить его гулять. Но он отказывался, — ему трудно было сделать над собой усилие и подняться с места. Между тем пес разлегся у его ног и снова начал скулить.
— Бедняга Матье уже не молод, — сказал доктор, глядя на него.
— Еще бы! Ему четырнадцать лет, — ответила Вероника, — но он все еще как шальной гоняется за мышами… Вот глядите, нос ободран и глаза красные. Прошлой ночью он мышь почуял за печкой, так ведь глаз не сомкнул, всю кухню носом переворошил, небось у него еще и теперь зуд в лапах. Такой громадный пес за такой маленькой зверушкой гоняется, просто смех!.. Да разве одни только мыши, — и цыплята и котята Минуш — все махонькое, все, что шевелится, просто с ума его сводит, он не может ни пить, ни есть… Иной раз часами сопит под креслом, где таракан прополз… А теперь, видно, чует что-то неладное в доме…
Она умолкла, видя, что глаза Лазара наполнились слезами.
— Прогуляйтесь с собакой, мой мальчик, — поддержал доктор. — Здесь вы не приносите никакой пользы, а на воздухе вам станет легче.
Наконец молодой человек с трудом поднялся.
— Пойдем, — сказал он, — пойдем со мной, мой бедный Матье.