Собрание сочинений. Т.5. Буря. Рассказы

— Почему же нет? У него довольно обширные связи. Но с ним надо обращаться осторожнее. Остались еще кое-какие дурацкие предрассудки. Может заупрямиться.

— Мы его поставим в такое положение, что он будет рад любому выходу. На наших парней можете положиться.

— Я знаю. — Никур улыбнулся.

Возвратясь в буфет, он заказал кофе и пожертвовал Мелнудрису еще полчаса своего драгоценного времени. Потом они распростились.

Вечером Мелнудрис снова продолжал свой путь. Поезд был полон английских военных и девушек из корпуса вспомогательной службы, уезжавших в очередной отпуск в Англию.

Рурский промышленный район они проезжали в темноте, но красновато-белое зарево доменных печей, похожих на разинутые звериные пасти, играло в ночи; беспрерывно идущие в несколько рядов составы с углем, рудой и готовой продукцией свидетельствовали о размахе промышленной жизни области, которую захватил в свои руки капитал страны доллара.

«Вот она, великая кузница войны! — думал Мелнудрис, вглядываясь в нескончаемые ряды заводских корпусов, идущие во всех направлениях. — Жаль, что не удалось повидать днем, впечатление было бы еще сильнее. Наверное, нарочно устроили так, чтобы поезд проезжал через Рур ночью, поменьше увидят…»

Проснувшись утром, он увидел за окном однообразную, напоминающую поверхность стола равнину Северной Франции. Мимо скользили серые каменные домики крестьян, дворы с сохнущим на веревках бельем, узкие каналы и странные неповоротливые лодки, спокойные, проворные люди, вывозившие навоз на поля.

В Кале их встретил мелкий, унылый дождик. До отхода парохода оставалось еще много времени. Сдав чемодан на хранение, Мелнудрис вышел побродить по улицам маленького славного городка, в истории которого многие страницы посвящены борьбе его граждан с английскими захватчиками. Чудесное старинное здание мэрии, знаменитая скульптура Родена «Граждане Кале» на маленькой площади, насквозь продуваемой солеными ветрами Ламанша, — фигуры на памятнике совсем позеленели от сырости. В витринах магазинов выставлены духи, дамские сумочки, пестрые туфли, цена которых выражалась в тысячах франков (кто же может покупать их?). А на улицах — молодые женщины, мальчики и девочки с голыми икрами, без чулок. И это в начале зимы. Не новая ли это мода?

«Покупать не могут, вот в чем штука», — подумал Мелнудрис.

Тех, кто мог купить и покупал обеими руками, он увидел позже, на пароходе. Вся палуба первого и второго классов была полна американских туристов и спекулянтов. Они громадными чемоданами увозили за море из несчастной, ограбленной Франции обувь, чулки, дамские шляпы и платья, шелк, атлас и бархат, а французские дети зимой ходили без чулок.

«Так было всегда, так будет, — примирительно подумал Мелнудрис. — Никогда люди не достигнут равенства…»

В Ламанше его немного помучила морская болезнь, поэтому он очень обрадовался, когда пассажирский пароход пришвартовался к берегу в Дуврском доке. После короткого таможенного осмотра Мелнудрис сел в лондонский экспресс и поздно вечером сошел с него на вокзале Виктории.

4

Мелнудрису показалось, что он попал в гигантский кипящий котел. После тихих шведских городов лондонский грохот и фантастическое уличное движение угнетали его. В этом шуме было что-то противоестественное. Непрерывный поток машин — автобусов, такси, лимузинов, «пикапов», мотоциклов — несся в обоих направлениях с предельной дозволенной скоростью. Тысячи гудков, звонков и свистков полицейских сливались в хаос звуков, составлявший как бы нижний слой вечно облачного лондонского неба. Он тяжело нависал над городом, он давил и душил, раздражал барабанные перепонки и нервы.

Дорогой в гостиницу, сидя в такси — одной из тех странных, неудобных коробок, которые во множестве фабриковали во время войны для нужд армии, — Мелнудрис десятки раз вздрагивал, закрывал глаза, в полной уверенности, что в следующую минуту такси столкнется с мчащимся навстречу автобусом. С непривычки пугало и то, что машины едут по левой стороне. Все отчаянно спешили, точно стараясь что-то схватить или вырваться из чьих-то рук.

«И как люди живут в таком аду? — думал он. — Здесь с ума сойдешь. Нет, если бы я был королем, непременно перенес бы свою резиденцию в какой-нибудь тихий городок…»

Но пока он не был ни королем, ни даже придворным и должен был мириться со всем, что предоставляла ему эта туманная страна. Поместили его в большой старой гостинице; окна комнаты выходили на Темзу. Уличные фонари светили белесоватым светом, который не мог рассеять темноту.

— How do you do? [9]— здоровались знакомые в вестибюле гостиницы, в лифте, в коридорах.

— How do you do, — равнодушно отвечали им.

После этого и тем и другим казалось, что они хорошо поговорили.

Гордо закидывая голову, словно павлины, везде прогуливались американцы, чувствовавшие себя гораздо больше хозяевами этой страны, чем постоянные ее обитатели. Каждого встречного они окидывали взглядом, который выражал один вопрос: сколько ты стоишь? За сколько тебя можно купить?