— Ну как, удачно? — спросил Курмит.
— Старик сам пошел.
Чайник уже вскипел. Зелма сняла его с огня и стала расставлять на столе посуду. В ее движениях проглядывала какая-то резкость, и Имант подумал: «Сердится, что Курмит привел домой чужого. Им самим, наверно, тяжело живется, а тут еще лишний рот». Робко сел он за стол и, хотя есть очень хотелось, взял только маленький кусочек хлеба, а сахар вовсе постеснялся брать. Зелма сразу это заметила и улыбнулась печальной улыбкой.
— Что же ты не ешь, сынок? — спросила она, погладив по голове Иманта. — У тебя еще дальний путь впереди. Надо набираться сил.
Она сама отрезала ему толстый ломоть хлеба, намазала творогом и положила в чай сахару.
— Тебе еще расти надо, сынок. Ты на нас, стариков, не гляди.
После этого Имант ел, уже не стесняясь.
Меньше чем через час пришел Роберт Кирсис. Зелма скоро ушла в другую комнату, оставив мужчин одних.
— Это и есть «Дядя», — сказал Курмит Иманту.
Имант неловко улыбнулся, когда Кирсис сел рядом с ним на кушетку и, положив ему на плечо руку, серьезно посмотрел в лицо.
— Как тебя зовут?
— Имант.
— Он из Риги, — объяснил Кирсису Курмит. — Родные у него здесь остались, надо будет разузнать про них.
— Как фамилия?
— Селисы. Мы живем на улице Пярну. Мать заведовала прачечной, а сестра работала в райкоме комсомола. Мать я не видел с самого начала войны, жил в пионерлагере. А Ингрида в начале июля вернулась сюда, хотела разыскать ее, и с тех пор я не знаю, что с ними.
Тень пробежала по лицу Роберта Кирсиса. Несколько секунд он сидел молча, в то время как рука его ласково гладила спину Иманта. Потом заговорил:
— Так вот, Имант, взялись мы с вами за серьезное дело. Важнее этого дела ничего нет. Борьба — борьба до полной победы! Хотя нам постоянно грозит опасность, немцы нас очень боятся. Они боятся нас больше, чем мы их, — потому что мы сильнее и на нашей стороне правда. Здесь многие знают про вашу работу, вы хорошо работаете. Мы тоже стараемся не отставать. В Риге труднее, нельзя действовать так открыто, как вам, но неприятности мы доставляем немцу ежедневно. Если теперь объединить наши силы, тогда и нам будет легче действовать, тогда товарищи, которым нельзя больше оставаться в Риге, будут направляться к вам. Как с линией, Ансис? — обратился «Дядя» к Курмиту.
— Налажена. Вот Иманта сделали заведующим цепью связи с того конца. Пока сюда шли, он со всеми звеньями познакомился.
— Ну и отлично, — кивнул «Дядя». — Самое главное направление обеспечено. Теперь можно подумать об организации связи с Лиепаей и Даугавпилсом. Одну цепь надо будет протянуть на север Латвии. Пусть Имант отдохнет денька два и возвращается обратно на базу.
— Я совсем не устал, — возразил Имант. — Я хоть завтра…
— Ничего, отдохнешь, Имант. Мы за это время припасем тебе новые документы, чтобы ты мог показываться в любом месте. Сейчас такая возможность есть.
Кирсис рассказал кое-что о последних событиях в Риге.
— Неделю тому назад на Понтонном мосту убили гестаповца… В Задвинье в мастерских арсенала произошел взрыв… Двух немецких офицеров нашли в городском канале. Теперь по ночам они иначе как кучками и не ходят. Какой-то смелый парень заколол позавчера возле кино «Палладиум» еще одного офицера. Оцепили весь квартал, а парня не поймали.
— Дело двигается, — сказал Курмит.
— Да, двигается. Но движение заметно и в лагере врага. Арай со своей шайкой, после истребления евреев, ищут себе новую работу. Зондеркоманду как будто собираются послать в провинцию «очищать» от партизан леса. Сам Арай спьяна хвастался, что до весны в Латвии не останется ни одного партизана, ни одного коммуниста.
— Ишь, какой проворный, — Курмит покачал головой и тихо засмеялся.
— В Риге начинают исчезать люди, — продолжал «Дядя». — Через некоторое время их находят обескровленными или в парках, или на пустырях, или в городском морге. Немцам нужна кровь для переливания, — все госпитали полны ранеными. Каждый день приходят с востока эшелоны. Видимо, под Москвой Красная Армия колошматит их почем зря. Я еще не видел на улице столько веселых лиц, как в последние дни, с тех пор как их начали бить под Москвой. Немцы заметно приуныли. Кое-кто и из «единоплеменников», похоже, чем-то озабочен, а народ радуется. Вспоминают Двенадцатый год, бегство Наполеона из Москвы. В «Тевии» опять появилась целая статья о вреде слухов. В общем, Курмит, жернова истории работают хорошо.
Когда «Дядя» уже собрался уходить, Имант несмело спросил:
— Скажите, а можно мне пойти повидаться с матерью и сестрой? Или это нельзя?
Некоторое время Роберт Кирсис стоял посреди комнаты и смотрел в пол. Он тяжело вздохнул.
— Не хотел я сейчас говорить, но… Имант, ты крепкий парень… Ты должен перенести и это. Их нельзя видеть. Твоя мать арестована, она сейчас в тюрьме. А твою сестру немцы расстреляли в начале сентября. Мы знаем, где она зарыта. Когда-нибудь, не теперь, я покажу тебе могилу Ингриды… Соберись с силами, дружок, я знаю, как тебе больно. Мы отплатим немцам и за Ингриду и за мучения твоей матери.
— Я сам… я сам расплачусь с ними…