Так странно: попал к незнакомым крестьянам —Приветливость, ровная ласка… За что?Бывал я в гостиных, торчал по ночным ресторанам,Но меня ни один баран не приветил. Никто!Так странно: мне дали сметаны и сала,Черного хлеба, яиц и масла кусок.За что? За деньги, за смешные кружочки металла?За звонкий символ обмена, проходящий сквозь мой кошелек?Так странно. Когда бы вернулась вновь мена —Что дал бы я им за хлеб и вкусный крупник?Стихи? Но, помявши в руках их, они непременноВернули бы мне их обратно, сказав с усмешкой: «Шутник!»Конфузясь, в другую деревню пошел бы, чтоб сноваОбросшие люди отвергли продукт мой смешной,Чтоб, приняв меня за больного, какой-нибудь Митрич суровоТкнул мне боком краюшку с напутствием: «С Богом, блажной!»Обидно! Искусство здесь в страшном загоне:В первый день Пасхи парни, под русскую брань,Орали циничные песни под тявканье пьяной гармони,А девки плясали на сочном холме «па д’эспань».Цветут анемоны. Опушки лесов все чудесней,Уносятся к озеру ленты сверкающих вод…Но в сытинских сборниках дремлют народные песни,А девки в рамах на выставках водят цветной хоровод.Крестьяне на шляпу мою реагируют странно:Одни меня «барином» кличут — что скажешь в ответ?Другие вдогонку, без злобы, но очень пространно,Варьируют сочно и круто единственно-русский привет.И в том и в другом разобраться не сложно —Но скучно… Пчела над березой дрожит и жужжит.Дышу и молчу, червяка на земле обхожу осторожно,И солнце на пальцах моих все ярче, все жарче горит.Двухлетнюю Тоню, крестьянскую дочку,Держу на руках — и ей моя шляпа смешна:Разводит руками, хохочет, хватает меня за сорочку,Но, к счастью, еще говорить не умеет она…<1910>Заозерье