Неоглядно и пустынно плещет ширь враждебных вод.С жалким криком вьется в небе птиц бездомных хоровод.Но сквозь дождь внизу, все ближе подплывает к ним ковчегИ измученные птицы камнем пали на ночлег. Сразу кровля ожила — Вся трепещет, вся бела. В тучах чуть сквозит закат. Птицы радостно шумят… Эгла мчится в хлев: «Эй, Хам! Слышишь? Птицы снова там». Хам вскочил, взял толстый сук И полез наверх сквозь люк. Злая, сильная рука Беспощадна и метка… Птицы бьются, не летят, Тонут, падают, кричат… Но внезапно за спиной Вырастает старый Ной: «Хам, не смей! Ты слышишь? В хлев!» В крике — скорбь и властный гнев… — Но, отец, не ты ли сам Столько птиц оставил ТАМ? Этих жалко стало вдруг?..— И опять заносит сук. «Хам, не смей!..» Как зверь ночной Прянул к Хаму грозный Ной. «Сброшу в воду!» — Замер крик. Быстрый взгляд тяжел и дик…Злобно пятясь, как гиена, Хам во тьме сползает вниз.Птицы смолкли и ложатся. Горизонт туманно-сиз.Дождь и волны чуть вздыхают. Средь крылатых сонных телНой стоял и долго-долго на гостей своих смотрел.9.В хлеве грязного ковчега все сильней протяжный рев.Но со смрадом звери свыклись, теплый мрак для них покров.Дождь и плен давно привычны. Что ж волнует темный скот?Это вспыхнул жадный голод. Жертвы стонут — он ревет. Кольца влажных гибких змей Душат трепетных коней. Львы, порвав веревки пут, В темноте верблюдов рвут. У смердящих кровью стен Зло горят глаза гиен. Мяса! Мяса! Пир кишок Все вбирает в свой мешок: Белых нежных лебедей, Серн, кротов и лошадей, Сонных ласковых ягнят И слепых еще щенят. Липкий пол в крови, в пуху… Чей светильник там, вверху, Брызнув светом по стене, Закачался в глубине? Ной проснулся. Он не раз Шел на стоны в поздний час. И спускал к зверям огонь В тьму и воющую вонь. Смотрит. В старческих глазах Изумленье, гнев и страх… Молкнет рев. За рядом ряд Звери никнут и дрожат.Там над кровлей где-то небо… Что им небо? Дремлет скот.Пусть несытый дождь бушует и стучит о лоно вод.Псы зализывают раны, львы, зевая, лижут мех.Мертвый, теплый мрак бездумья… — Мстить слепым? Но в чем их грех?10.