Давит серое ненастье — день как ночь и ночь как день.По стенам ковчега бродит тускло-сумрачная тень.Люди долгими часами тупо смотрят на очаг.Дождь жужжит, томится ветер… Кто толкнет, тот злейший враг. Только Сим все на ногах. То он роется в мехах, То один, с утра весь день Жадно мерит свой ячмень. И в хлеву, и по углам, И вдоль бревен — здесь и там Сим припрятал из шатра Много всякого добра… Прячь от Хама, прячь от всех! Приподнявши козий мех, Сим провел, дрожа, рукой — Где мешок с его мукой? И, давясь от злобных слез, Дико крикнул: «Кто унес? Хам, отдай!» Но из угла Мать подходит: «Я взяла. Я взяла — не смей скрывать!» — Говорит, волнуясь, мать.— «Здесь, в ковчеге, все для всех. Прятать хлеб — великий грех…» Но, увы, не внемлет Сим И, дрожа, с упорством злым Повторяет лишь свое: «Мать, отдай! Мое! Мое!»Хам свистит, хохочет Эгла, плачет старая Фамарь…Ной подходит молча к Симу… Ли укрылась за алтарь.Сим умолк: суров и страшен взгляд печального лица…Воет ветер, бьются волны, небо плачет без конца.7.Солнце, лес, земля и радость скрылись в тучах навсегда.Юность тоже исчезает день за днем в цепях труда.Иафет непримиримо смотрит в тьму и зло свистит…Дождь стучит, как раб покорный. Где же берег? Где же щит? Ли печальна и больна. Эгла больше не нужна. Все суровее отец… Скучно. Скоро ли конец? Грязь томит. Весь день, как вол, Он вчера зерно молол. Братья злы. Вокруг темно. Жизнь, как камень. — Все равно… Полон горечи тупой, Иафет во тьме слепой Лег на доски и лежит. Дождь грохочет. Пол дрожит. Ли позвала: «Иафет… Принести тебе обед?» — Не хочу. — Печально Ли Села к матери вдали. «Иафет! — позвала мать.— Ты б помог мне дров собрать». — «Не хочу». — «Ты болен?» — «Нет». — Стиснул зубы Иафет. «Иафет…» — позвал вдруг Ной И в ответ — глухой струной Хриплый плач прорезал тьму. Волны бьются о корму…Старый Ной склонился к сыну, гладит волосы рукой.Ли, как раненая серна, вся полна немой тоской.И на плач со дна ковчега, гулким эхом отражен,Подымается голодный, темный, злой звериный стон.8.