Собрание сочинений. Иные боги и другие истории

Искушение взглянуть на свое тело во сне между тем росло, и настал момент, когда я не смог уже ему противиться. Сперва, посмотрев вниз, я вообще ничего не увидел. Чуть погодя я понял, что причина эта заключалась в невероятной длине моей шеи. Втянув голову в плечи, я осторожно повторил свой опыт и на сей раз увидел внизу чешуйчатое, переливающееся всеми цветами радуги конусообразное туловище – мое туловище! Это случилось в ту самую ночь, когда едва ли не половина Аркхема была разбужена диким безумным воплем, с которым я вырвался из объятий кошмара.

Понадобилось несколько недель повторяющихся ночных ужасов, для того чтобы хоть как-то приучить меня к своему новому уродливому облику. В снах я двигался среди множества аналогичных тварей, читал книги, снятые с кажущихся бесконечными полок, и часами писал, стоя у монументальных столов и держа стержень в зеленых щупальцах, растущих прямо из моей головы.

Кое-что из прочитанного сохранилось в моей памяти. Это были описания других миров и вселенных, а также той смутной нематериальной жизни, что таится за границами всех вселенных вообще. Были там и повествования о разумных расах, населявших наш мир в незапамятные времена, и потрясающие хроники жизни суперинтеллектуальной цивилизации, которая будет населять его миллионы лет спустя после исчезновения последнего представителя человечества.

Я прочел те главы нашей собственной истории, о существовании которых не подозревает ни один из современных исследователей. Бо́льшая часть всего этого была написана на языке иероглифов, который я довольно быстро освоил с помощью специальных учебных машин, – грамматические формы здесь образовывались по принципу агглютинации[95] при структуре корневых систем, не имеющей аналогов в нашей лингвистике.

Многие тома были заполнены совершенно другими видами знаков, изученными мной точно таким же образом. Попадались – хотя и редко – книги на знакомых мне языках. Большим подспорьем в моих занятиях были очень толковые картины и рисунки, помещенные как среди текста, так и в отдельных к нему приложениях. Сколько помню, я составлял описание своей жизни и своего времени на английском языке. Из тех книг, что я читал, я по пробуждении мог вспомнить лишь незначительные и бессмысленные обрывки иноязычных фраз, так легко дававшихся мне во сне, но, независимо от этого, сама суть прочитанного нередко оставалась в моей памяти.

Так я узнал – задолго до того, как наяву изучил сходные случаи амнезии и древние мифы, от которых косвенно брали начало все мои сны, – что окружавшие меня существа были величайшей в истории расой, подчинившей себе время и рассылающей своих невидимых разведчиков по всем эпохам и всем обитаемым мирам. Я узнал также, что мой разум был перенесен сюда на тот срок, в течение которого чужой разум будет владеть моим телом, и что рядом со мной находилось немало таких же плененных сознаний. Я даже как будто общался на щелкающем языке Великой Расы с другими пленниками из разных областей галактики, и прежде всего – нашей Солнечной системы.

Там был один разум с планеты, известной нам как Венера, которому суждено будет жить еще в очень и очень далеком будущем, и другой – с одного из спутников Юпитера, живший шесть миллионов лет назад. Из числа земных обитателей мне встречался один, представлявший крылатую звездоголовую полурастительную расу, господствовавшую в Антарктике в эпоху палеогена; трое – от живших на Крайнем Севере покрытых густым мехом предшественников человека, поклонявшихся богу Цаттогуа; один – от совсем уж чудовищной расы чо-чо; трое – от паукообразной цивилизации, населявшей Землю в позднейший период ее существования; пятеро – от тех жесткокрылых тварей, что придут на смену человечеству и станут в свое время объектом массового переноса сознаний Великой Расы, когда та столкнется с угрозой гибели; встречал я и представителей собственной расы.

Я общался с сознанием Юан-Ли, философа, который будет жить около 5000 года нашей эры в жестокой империи Цань-Тянь; с одним из полководцев большеголовых темнокожих людей, владевших югом Африки за пятьдесят тысячелетий до Христа; с Бартоломео Корци, флорентийским монахом из двенадцатого столетия; с королем Ломара, правившим своей жуткой полярной страной за сто тысяч лет до сокрушительного нашествия с запада низкорослых желтых инуитов.