В прежнем письме к вам я уже показал, что в "Россияде" не наблюдены те правила, без коих ее нельзя ставить наряду с образцами древних и новых времен; теперь предложу мое мнение о ее слоге. Не спорю, что многие эпические стихотворцы, особенно новейшие, впадали в одинакие с Херасковым погрешности; по крайней мере в их произведениях есть много истинно пиитического: слог их имеет натуральную высокость, описания их живы, картины очаровательны. Мимоходом замечу, что в самом механизме стихосложения древние имеют пред нами важное преимущество; мера их при каждом стихе могла переменяться, напротив того, шестистопные ямбы, коими обыкновенно пишут у нас эпические сочинения, всегда однообразны и даже утомительны. Не лучше ли бы принять для сего рода поэзии гекзаметры? Г. Капнист предложил было о том свое мнение, но его отвергли. Удачные переводы Гомера г. Гнедича удостоверяют нас в их достоинстве; их должно только усовершенствовать и приспособить к российской просодии {Замечания на перевод отрывков из "Илияды" г. Гнедича, и о гекзаметрах — нам обещаны. — Издат.}8.
Я имел уже случай упомянуть, что эпическая поэма требует слога высокого: это достоинство столько же в ней необходимо, сколько страстное в трагедии или смешное в комедии. Великие люди должны действовать образом отличным от людей обыкновенных: они должны возбуждать в нас чувствования высокие; но можно ли произнести их слогом обыкновенным? Впрочем, и сия высокость не должна выходить из надлежащих ей пределов, в противном случае она превратилась бы в надутость и неестественность. В этом-то, по всей справедливости, можно упрекать Хераскова: описания его всегда однообразны, сухи и даже иногда смешны. Видно, что стихотворец, так сказать, надувался и, желая казаться высоким, выходил из пределов возможности. Не странно ли, например, следующее изображение сражающегося Озмара:
Песн. X, ст. 583–589.
Не знаю, как Озмар мог сражаться с кинжалом во рту! Может быть, Херасков думал, что искусство сражаться состоит во множестве оружия; в таком случае напрасно рыцаря и лошадь его не утыкал копьями. Следующее описание немного уступает этому:
Тогда совокупясь, как страшные стихии,
Четыре рыцаря пошли против России [63],
Подобно слившися четыре ветра вдруг,
Бунтуют океан, летая с шумом вкруг,
Их жадные (?) мечи в густой пыли сверкают,
Разят, свирепствуют, как страшны львы, рыкают [64].
Россияне уже хотели отступить,
Но силы новые пришли их подкрепить,
Бог волею своей, царь добрыми очами,
Вельможи твердыми и мудрыми речами [65].
Песн. XI, ст. 227–236.
Представления одного или нескольких рыцарей, побивающих целое войско, принадлежат к нелепым сказкам времен рыцарских. Хераскову мало казалось, что четыре рыцаря обратили в бегство полки россиян, он заставляет еще подкрепить бегущих: бога "своею волею", царя "добрыми очами" (!!), а вельмож — "мудрыми речами"!!!
Мироед, сражаясь с Курбским, получил смертельную <рану>. Рамида, стоя на городской стене
Песн. XI, ст. 204–210.
Вот как описывает Херасков смерть одного из своих героев:
Песн. XI, ст. 201 и 202.
И невольник, надевши присланную Алею от Сумбеки одежду,
Буря разбила суда с воинскими снарядами, Иоанн с твердостию духа
Воины отвечали:
Что ж, вы думаете, они сделали? бросились на приступ? Совсем напротив:
И с шумом как орлы ко стану потекли[66].