Собрание палийских джатак

Я твою просьбу уже исполнил,

Теперь в свой черёд ты мою исполни:

Пойдём и вместе царей отвяжем.

Бодхисаттва дал на это согласие:

– Я твой учитель и товарищ.

Ты мою просьбу уже исполнил,

Теперь в свой черёд я твою исполню:

Идём и вместе царей отвяжем.

Затем он подошёл к царям и сказал:

– Разбойник принёс вам немало горя,

Продёрнул несчастным верёвки в ладони,

Вы льёте слёзы, страдаете тяжко.

И всё же по правде мне поклянитесь,

Что вы ему муки свои простите.

Те ответили:

– Разбойник принёс нам немало горя,

Продёрнул несчастным верёвки в ладони,

Мы слёзы льём и страдаем тяжко,

Но всё же готовы мы в том поклясться,

Что на него не поднимем мы руку.

– Тогда вот что мне пообещайте, – сказал бодхисаттва:

– Да будет для вас этот царь отныне

Словно отец или мать родная,

Пусть будет участлив он и заботлив,

А станете вы ему сыновьями.

Они согласно повторили:

– Да будет для нас этот царь отныне

Словно отец или мать родная,

Пусть будет участлив он и заботлив,

А мы ему сыновьями будем.

Так Великий связал их обещанием и позвал людоеда:

– Давай отвязывать их.

Тот перерезал мечом верёвку, на которой висел один царь. А царь тот уже неделю не ел, от боли лишился сознания и, когда верёвка его держать перестала, упал на землю. Великому стало жаль его.

– Не стоит так грубо срезать, приятель, – сказал он и, обхватив другого царя руками, прижал его к груди и велел:

– Теперь режь!

Людоед перерезал верёвку, а Великий принял царя к себе на грудь, ибо был он силён, и бережно, словно родного, уложил его на землю.

Так они сняли всех царей и промыли им раны. Верёвки из их ладоней Великий вытянул так осторожно, как вынимают нитки из ушей у детей, когда протыкают им дырочки для серёжек, очистил раны, смыл гной и кровь, а людоеду велел натолочь древесной коры. Порошком из неё он посыпал раны, произнёс заклятие истиной, и раны в тот же миг затянулись. Людоед сварил риса, и отваром они напоили всех ста царей. Тем часом стемнело.

Назавтра они поили царей отваром уже три раза – утром, днём и вечером, – а на третий день дали им в супе рисовых клепок.

Цари стали крепнуть.

– Сможете вы идти? – спросил их Великий.

– Сможем, – отвечали они.

– Ну что, любезный людоед, пойдём домой?

Но людоед заплакал и бросился ему в ноги:

– Веди царей домой, друг, а я здесь останусь и буду кормиться лесными кореньями и плодами.

– Да что тебе здесь делать, друг? У тебя ведь царство на зависть – возвращайся править в Варанаси!

– Что ты говоришь, друг! Нельзя мне туда возвращаться. У меня там полно врагов: у кого я съел мать, у кого – отца. Они мне это припомнят. Стоит кому-нибудь крикнуть: "Держи разбойника!" – и каждый в меня кинет камнем. Вот мне и конец! А ведь я тебе дал обет и убивать никого не могу даже для собственного спасения. Всё равно мне теперь долго не прожить, раз я закаялся есть человечину, и больше я вас не увижу. Ступайте! – и людоед зарыдал.

Великий положил руку ему на плечо и стал утешать:

– Друг, меня ведь зовут Сутасома. Даже твою жестокость я смог одолеть, что же тогда говорить о жителях Варанаси. Я верну тебе царство. А если это мне не удастся, отдам тебе половину своего.

– У меня и в твоей столице враги.

"Да, непросто ему было принять моё требование – подумал Великий. – Теперь я так или иначе должен вернуть его на трон".

И, желая соблазнить людоеда, он так стал расписывать прелести городской жизни:

– Кто дичь и птицу вкушал когда-то

Пряно приправленные поварами,

Как Индра вкушает нектар бессмертия, –

Тому безотрадно житьё лесное.

Кого услаждали кшатрийки раньше,

Красавицы в золотых украшениях,

Как Индру тешат небесные девы, –

Тому безотрадно житьё лесное.

Кто сладко спал на ложе когда-то,

Устланном шерстяным покрывалом,

На чистом, мягком, на красных подушках,

Тому безотрадно житьё лесное.

Кто ритму мриданга внимал ночами,

Мелодиям и искусному пению,

Кому по ночам играли гандхарвы –

Тому безотрадно житьё лесное.

Кто в городе жил, что радует сердце

Своими садами всегда в цвету,

Конями, слонами и выездом царским,

Тому безотрадно житьё лесное.

Великий намеренно начал с речи о кушаньях: "Быть может, – думал он, – царь-людоед вспомнит, как наслаждался когда-то изысканными яствами, и захочет вернуться".

Во-вторых, он напомнил о любовных утехах, в-третьих – о ложе, в-четвёртых – о музыке, пении и танцах, в-пятых – о самом городе и его садах.

Сказав обо всём этом, он снова позвал царя с собою:

– Мы пойдём вместе. Я сам посажу тебя на престол в Варанаси и только тогда отправлюсь к себе. А если это у меня не получится, ты станешь моим соправителем. Послушай меня, нечего тебе делать в лесных дебрях.

Царь внял уговорам.

"Сутасома – мой благодетель, он мне хочет добра. Сначала он обратил меня к праведной жизни, а теперь говорит, что хочет вернуть мне и трон. Он это сделать сможет. Надо идти вместе с ним, нечего оставаться в лесу", – подумал он и, полный радости, решил воздать Сутасоме хвалу, какой тот достоин.

– Любезный Сутасома! – сказал царь. – Как нет ничего спасительней дружбы с достойным, так нет ничего губительней дружбы с недостойным.

И он произнёс:

– Как после полнолуния

К ущербу месяц клонится,

Так жизнь к дурному клонится