Собрание

Бредя через Марсово поле, Иван Иваныч вдруг усомнился в только что процитированных словах Августина. Придя благополучно домой, он записал в блокнот:

“Остановись, мгновение?

Августин открыл нам, что времени нет потому, что прошлого уже нет, будущего еще нет, а настоящее есть переход от одного несуществующего к другому. То есть времени нет.

Однако нет на нет — дают в сумме нечто, и поэтому каждая проживаемая секунда важнее всех прошлых и будущих. Нечто возникает на этой границе двойного небытия. Небытие, сливаясь с небытием, создает не-небытие.

Время, возникающее из небытия (будущее) и исчезая в небытии (прошлое), как бы запинается, преодолевая некий барьер, плотину.

И застывает на мгновение или на вечность? Остановись, мгновение, ибо ты не можешь не остановиться.

Если же отсечь от этого мига (условно говоря), основа которого не-небытие небытия прошлого и будущего (две бездны), то остается истинная реальность, но обреченная на уничтожение.

Энергия трансформации одного небытия в другое создает вспышку — переживаемое мгновение.

Вот почему все живые существа так держатся за жизнь — высшее наслаждение жизни есть пропускание через себя этой энергии, этой мимотекущей вспышки. Тут образуется пространство для выхода в вечность, в нирвану, в экстаз творчества. Вдохновение протекает как бы вне времени. Тот, кто сочиняет, проваливается из времени. А то, что создано, остается в этом вспыхивающем пространстве, и творец достает его оттуда и передает исчезающему миру”.

“Смольный не хочет Варвару”

Варвара Порфирьевна не слушала оратора. Разумеется, ее сегодня рутинно переизберут в правление. Когда оратор произнес расхожую с 46-го года (разгром журнала “Звезда”) фразу “Партия дала нам все, отняв лишь право писать плохо. Да, товарищ Баламутова воспользовалась этим правом, но…”, язвительный сосед Варвары, наклонившись к ней, прошептал:

— Тогда тех, кто не воспользовался этим правом, а это почти весь союз, — расстрелять, что ли?

Тут объявили перерыв. В ресторане писатели темпераментно обсуждали перспективы кандидатов. И тут, как ветерок, облетая рюмки и бутылки, пронесся над столиками шепот: Смольный не хочет Варвару. Ну да? Да ну? Вы слышали, да?

Ушей Варвары шепоток не достиг, но она почуяла неладное.

После перерыва на трибуну вышел писатель, известный тем, что его работа в основном вершилась не за письменным столом, а в очень большом сером доме по соседству.

— Верно, что товарищ Баламутова пишет превосходные книги, пользующиеся успехом у широких масс юных читателей… Но писатель, воспитывающий подрастающие поколения, должен проявлять особую идейную бдительность.

Сама товарищ Баламутова неуязвима с точки зрения партийной дисциплины и нашей идеологии. Но она приблизила к себе, взяв на работу в качестве литературного секретаря некоего попутчика Семеркина, который не без ее, видимо, поддержки и помощи смог проползти в текущую прессу и опубликовать несколько чуждых с идейной точки зрения статеек, идущих вразрез с линией ЦК.

Поэтому я бы посоветовал Варваре Порфирьевне объяснить нам, ее товарищам, такое свое поведение и выбрать себе более идейно выдержанного секретаря. А до того времени я предлагаю временно не включать товарища Баламутову в правление.

В зале воцарилось молчание. Варвара Порфирьевна, вскочив, закрыв лицо платком, тяжело дыша, пробиралась к выходу. Все ее грузное тело дрожало.

На другой день она позвонила Ивану Иванычу и просила прийти для важного разговора.

Таблица Менделеева и рецензия на борщ

Проходя по Московскому проспекту недалеко от Фонтанки, Иван Иваныч всегда останавливался на маленькой площади. Скромная и незаметная, она могла бы стать одним из самых прекрасно-причудливых мест бывшей столицы, если бы (думал Иван Иваныч) она замыкалась со стороны проспекта. Или она сознательно тушевалась? Бывают ведь чудесные местности, как и люди, жаждущие одиночества.

В глубине ее красовалась краснокирпичная башня с часами, придаток института метрологии, находившегося в доме, некогда принадлежавшем Менделееву. Сюда Блок женихом провожал Любовь Дмитриевну.

С другой стороны на боковой стене доме была изображена огромная таблица Менделеева. Старый знакомый, давно исчезнувший невесть куда, рассказывал Ивану Иванычу, что нарисовал ее молодой художник родом из Пскова, ученик покойного Филонова. Сработав это произведение, он повесился, не выдержав вызовов в известное заведение, это было время, когда Филонова хотели посадить, но почему-то переменили намерение.