Увидев человека, поклоняющегося дьяволу, Жоан выпрямился на твердом деревянном стуле и внимательно посмотрел на него. Орлиный нос, выпуклый лоб, темные глаза…
Ему хотелось услышать голос этого человека.
— Клянешься ли ты на четырех евангелиях?
— Да…
— Как тебя зовут?
— Антон Сином.
Мужчина, стоявший между солдатами, которые его привели, был невысокого роста и казался немного сутулым. На вопросы инквизитора он отвечал с некоторым смирением. Это не осталось незамеченным.
— Тебя всегда так звали?
Антон Сином заколебался. Жоан терпеливо ожидал ответа.
— Здесь меня всегда знали под этим именем, — вымолвил он наконец.
— А за пределами здешних мест?
— За пределами этих мест у меня было другое имя.
Жоан и Антон посмотрели друг на друга. Ни на секунду этот темноглазый человек не отвел своего взгляда.
— Возможно, христианское имя?
Антон кивнул. Жоан сдержал улыбку. Как начать? Сказать ему, что он знал, что тот согрешил? Этот обращенный еврей не поддастся на такую игру. Никто в селении его не изобличил, хотя, вероятно, на него поступил далеко не первый донос, как это было принято с евреями. И он, должно быть, умный. Жоан наблюдал за ним несколько секунд, задаваясь вопросом, что скрывает этот человек, зачем он освещает свой дом по ночам?
Жоан поднялся и вышел из комнаты; ни писарь, ни солдаты даже не пошевелились. Когда он закрыл за собой дверь, любопытные, собравшиеся напротив дома, остались стоять как вкопанные. Жоан не обратил на них внимания и направился к офицеру.
— Здесь находятся родственники того, кто внутри? — спросил он.
Офицер показал ему на женщину и двух мальчиков, которые смотрели на него. Было что-то…
— Чем занимается этот человек? Какой у него дом? Что он делал, когда вы его вызвали на суд?
— Это пекарь, — ответил офицер. — Его пекарня находится в нижней части дома. Его жилище?.. Нормальное, чистое. Мы не разговаривали с ним, когда вызывали его; мы застали его с женой.
— Он не был в рабочем помещении?
— Нет.
— Вы пошли на рассвете, как я приказал?
— Да, брат Жоан.
«Иногда по ночам меня будит…» Сосед сказал «меня будит». Пекарь… пекарь встает до восхода солнца. «Ты не спишь, Сином? Раз тебе приходится вставать на рассвете…» Жоан снова посмотрел на семью обращенного еврея, стоявшую чуть поодаль от остальных селян. Некоторое время он ходил кругами, а затем, словно его осенило, быстро вошел в дом; писарь, солдаты и Антон Сином были на том же месте, где он их оставил.
Жоан подошел к обращенному так близко, что они чуть было не соприкоснулись лицами; потом монах сел на свое место.
— Разденьте его, — приказал он солдатам.
— У меня обрезание. Я уже это призна…
— Разденьте его!
Солдаты повернулись к Синому, и, прежде чем они набросились на него, взгляд, брошенный на инквизитора, подтвердил подозрение Жоана.
— А теперь, — сказал он ему, когда тот был совершенно голый, — что ты хотел бы мне сообщить?
Обращенный изо всех сил старался сохранять самообладание.
— Я не знаю, к чему ты клонишь, — ответил он Жоану.
— Я клоню к тому, — монах стал говорить тише, проговаривая каждое свое слово, — что твое лицо и шея грязные, но там, где начинается грудь, твоя кожа чистая, без единого пятнышка. Я клоню к тому, что твои руки и запястья грязные, но предплечье не загрязнено. Я клоню к тому, что твои ступни и лодыжки грязные, а все, что выше, чистое.
— Грязь там, где нет одежды. Чисто то, что под одеждой, — возразил Сином.
— И нет даже следов муки? Ты хочешь сказать, что одежда пекаря защищает его от муки? Ты хочешь сказать мне, что у печи ты работаешь в той же одежде, в которой ходишь по улице? Где же мука на твоих руках? Сегодня понедельник, Сином. Святил ли ты святой день?
— Да.
Жоан встал и стукнул кулаком по столу.
— Но ты также очищался согласно твоим еретическим обрядам! — крикнул инквизитор, показывая на его тело.
— Нет, — слабым голосом произнес Сином.
— Посмотрим, Сином, посмотрим. Посадите его в камеру и приведите мне его жену и детей.
— Нет! — взмолился Сином, когда солдаты уже тянули его за подмышки к погребу. — Они ни при чем.
— Стоп! — приказал Жоан. Солдаты остановились и развернули обращенного к инквизитору. — Что ты имеешь в виду, говоря, что твоя семья ни при чем, Сином?
Сином сознался, пытаясь спасти жену и детей. Когда он закончил, Жоан приказал задержать его… и семью.
Потом он велел, чтобы к нему привели прочих обвиненных.
Еще не рассвело, когда Жоан вышел на площадь.
— Не спит? — спросил один из солдат, все время зевая.
— Нет, — ответил ему товарищ. — Часто слышат, как он ходит из угла в угол по ночам.
Оба солдата смотрели на Жоана, который заканчивал подготовку к заключительной проповеди. Черная одежда, сильно изношенная и грязная, и сам, высохший, с черными кругами под воспаленными глазами.
— Он не только не спит, но и не ест… — заметил первый.
— Он живет ненавистью, — вмешался офицер, слышавший разговор.
Люди стали подходить, едва забрезжило. Обвиненные стояли в первом ряду, отдельно от селян, под охраной солдат. Среди них был Альфонс, девятилетний мальчик.