Собор Святой Марии

— Как зовут твоего мужа и откуда он?

— Он из барселонского ополчения, а зовут его Арнау, Арнау Эстаньол, — ответила Аледис, заметив, как вздрогнула хозяйка. — Что-то случилось? — спросила девушка.

Женщина взяла табурет и присела, чувствуя, что ее бросило в пот.

— Нет, — ответила она. — Должно быть, это из-за проклятой жары. Подай мне веер.

«Не может быть!» — думала она, пока Аледис искала веер. У нее застучало в висках. Арнау Эстаньол!

Этого не может быть!

— Опиши мне твоего мужа, — попросила хозяйка, обмахиваясь веером.

— О, это очень просто. Он — бастайшиз порта. Молодой и сильный, высокий и красивый, возле правого глаза у него есть родинка.

Хозяйка продолжала махать веером, отрешенно уставившись в одну точку. Она думала о деревушке под названием Наварклес, вспоминала праздник по случаю бракосочетания, тюфяк в доме Берната и замок Ллоренса де Беллеры, насмешки, голод и боль… Сколько же лет прошло? Двадцать? Да, должно быть, двадцать. Может, чуть больше. А теперь…

Аледис прервала молчание:

— Вы его знаете?

— Нет… Нет.

Узнает ли она его? На самом деле она его мало помнила. Он ведь был тогда ребенком!

— Вы мне поможете найти его? — отвлекла ее от мыслей Аледис.

«А кто поможет мне, если я встречусь с сыном?» — с грустью подумала женщина.

— Я сделаю это, — пообещала она и жестом показала, чтобы Аледис оставила ее одну.

Когда девушка вышла из палатки, Франсеска закрыла лицо руками. Арнау! Она уже успела забыть его. Она вынуждена была это сделать! И вот, двадцать лет спустя… Если девушка говорит правду, тот ребенок, которого она носит в своем лоне, был… ее внук! А она хотела убить его. Двадцать лет! Какой он теперь, Арнау? Аледис сказала, что ее муж высокий, сильный, красивый. Франсеска его не помнила.

Когда она отнесла сына в кузницу, ей не дали навещать ребенка. «Проклятые! Пока я кормила младенца, они уже выстраивались в очередь, чтобы насиловать меня!» Слезы потекли у нее по щекам. Сколько времени она уже не плакала? Наверное, все эти двадцать лет… «Ребенку с Бернатом будет лучше», — подумала она тогда. Когда же узнали о его побеге, донья Катерина влепила ей пощечину и выбросила на улицу. Франсеска закончила тем, что сначала таскалась среди солдатни, а потом стала собирать отбросы у стен замка. Ее уже никто не хотел, и она бродила среди нечистот вместе с толпой таких же несчастных, как она, и дралась за кусок заплесневелого черствого хлеба, полного червей. Там она встретила еще одну девушку, которая тоже ковырялась в отбросах. Она была худая, но хорошенькая.

Никто за ней не следил. Франсеска угостила ее остатками еды, которые она оставила для себя. Девушка улыбнулась, и ее глаза засияли; возможно, она не знала другой жизни. Затем Франсеска помыла ее в ручье и оттерла ее кожу песком так, что та закричала от боли и холода. После этого она привела новую знакомую к одному из офицеров замка сеньора де Беллеры. С этого все и началось. «Я огрубела, сынок, я огрубела до такой степени, что мое сердце стало черствым. Что тебе рассказал обо мне твой отец? Что я оставила тебя умирать?»

В ту же самую ночь, когда офицеры короля и солдаты, выигравшие в карты, пришли к палатке, Франсеска спросила об Арнау.

— Ты говоришь, бастайш? — переспросил один из офицеров. — Ну конечно, я его знаю. Его все знают.

Франсеска наклонила голову, стараясь не пропустить ни одного слова.

— Говорят, он победил одного ветерана, которого боялись все, — продолжил офицер. — И Эйксимэн д’Эспарса, оруженосец короля, забрал его в свою личную гвардию. У этого парня есть родинка возле глаза. Его научили владеть кинжалом, знаешь? С тех пор он участвовал еще в нескольких драках и в каждой победил. Он стоит того, чтобы на него делать ставку. Почему ты им интересуешься? — расплываясь в улыбке, спросил он.

«Почему бы не окрылить его возбужденное воображение?» — подумала Франсеска. Другое объяснение трудно было бы придумать. И она подмигнула офицеру.

— Ты стара для этого парня, — засмеялся офицер.

Лицо Франсески оставалось невозмутимым.

— Приведи его ко мне, и ты не пожалеешь.

— Сюда?

«А если все-таки Аледис лжет?» — мелькнуло в голове Франсески, однако она тут же отмела эту мысль: ее никогда не подводило первое впечатление.

— Нет. Не сюда.

Аледис отошла на несколько шагов от палатки хозяйки. Ночь была великолепной — звездной, теплой.

Лунное сияние окрашивало все вокруг в желтый свет. Она смотрела на небо и на мужчин, которые входили в палатку и выходили оттуда вместе с одной из девушек. Потом они направлялись в какую-нибудь маленькую хижину и через какое-то время покидали ее, иногда смеясь, иногда в полном молчании. Это повторялось снова и снова. А затем девушки шли к тазу, в котором мылась Аледис, и сами там мылись, бесстыдно глядя на нее. У них был такой же взгляд, как у той женщины, которой мать когда-то давно не уступила дорогу.

— Почему ее не арестуют? — спросила тогда Аледис у матери.

Эулалия посмотрела на дочь, как бы оценивая, была ли она достаточно взрослой, чтобы выслушать объяснение.