Собор Парижской Богоматери

О, неожиданная польза бесполезного! Милосердие великих творений! Доброта исполинов! Этот величавый памятник, содержавший в себе мысль императора, сделался жилищем гамена! Ребенок был принят и укрыт великаном. Проходя по праздникам мимо слона на площади Бастилии, разряженные буржуа окидывали его презрительным взглядом глупо вылупленных глаз и бурчали: «Ну, на что это годно!» А «это» служило для того, чтобы спасти от холода, снега, града, дождя, вьюги, укрыть от зимнего ветра, предохранить от сна среди грязи, последствием чего бывает лихорадка, избавить от сна среди снега, ведущего к смерти, укрыть и защитить от всего этого маленькое существо без отца, без матери, без хлеба, без одежды, без приюта. «Это» служило для того, чтобы дать убежище невинному существу, отвергнутому обществом. «Это» служило для того, чтобы смягчить вину общества. «Это» была берлога того, для которого были заперты все двери.

VI

Трещина, которой пользовался Гаврош для того, чтобы проникнуть во внутренность слона, находилась во внутренней части исполинской фигуры; снаружи она не была заметна при беглом взгляде и притом настолько узка, что в нее только кошки и дети и могли пробираться.

– Ну, сперва надо сказать швейцару, что нас нет дома, если кто будет спрашивать, – с важностью проговорил Гаврош.

Юркнув в потемки с уверенностью человека, знающего все закоулки своей квартиры, он достал доску и закрыл ею трещину. Затем дети услышали слабый треск спички, всунутой в пузырек с фосфорическим составом. Наших спичек тогда еще не существовало; прогресс в эту эпоху представлялся огнивом Фюмада.

Внезапный свет заставил детей зажмуриться. Гаврош зажег кусок фитиля, пропитанного смолою. Такие фитили назывались «погребными крысами». «Крыса» Гавроша, более чадившая, чем светившая, очень слабо озаряла внутренность слона. Озираясь вокруг, маленькие гости Гавроша испытывали нечто сходное с тем, что испытывал бы человек, заключенный в знаменитую исполинскую Гейдельбергскую банку или, еще вернее, что испытывал Иона в чреве кита. Они видели охватывающий их со всех сторон гигантский остов. Длинное почерневшее бревно над их головами, от которого на известных расстояниях друг от друга выгибались по бокам толстые жерди, изображало позвоночный столб с ребрами; от бревна свешивались в виде сталактитов просочившиеся когда-то сверху и застывшие струйки жидкой штукатурки, а между противоположными ребрами протягивались серыми перепонками густо запыленные паутины. Там и сям, по углам, виднелись какие-то черные пятна, которые казались живыми; они быстро и суетливо шевелились, точно испуганные. Обломки, упавшие сверху и заслонившие нижнюю часть того, что изображало брюшную полость слона, позволяли свободно ходить в этой полости, как по полу.

Мальчуганы выглядели такими испуганными, что, по мнению гамена, им нужна была известная встряска.

– Чего вы там пищите! – крикнул он. – Вам не нравится здесь? Не нарядно для вас?.. В Тюльери, что ли, прикажете вас поместить?.. Скоты вы после этого!.. Смотрите вы у меня! Я ведь шутить с собой не позволю! Я вам покажу, как рыла воротить! Подумаешь, какие важные особы.

При боязни бывает очень полезна легкая суровость – она успокаивает. Дети подошли к Гаврошу и прижались к нему.

Тронутый таким доверием, он сразу перешел от строгости к ласке и, обратившись к младшему, мягко сказал ему:

– Дурачок ты этакий! Темно-то не здесь, а на дворе. На дворе льет дождь как из ведра, а здесь его нет; на дворе стужа, а здесь хоть не дует; на дворе куча народа, а здесь – никого, кроме нас; на дворе даже луны не видать, а здесь моя свечка, черт возьми! Чего же вам еще надо?

Дети начали посмелее оглядывать помещение, но Гаврош не дал им долго заниматься этим.

– Ступайте туда, – сказал он им, вталкивая их в глубину своей «комнаты», где помещалась его постель.

Постель Гавроша была вполне «как следует» – с тюфяком, «одеялом» и «альковом с пологом». Тюфяком служила соломенная циновка, одеялом – большая, почти новая и очень теплая серая шерстяная попона, альков же был устроен следующим образом: три длинных шеста – два спереди, один сзади – были крепко водружены внизу брюшной полости слона, а верхушками связаны вместе, так что получился пирамидальный шатер. На этот шатер была накинута проволочная сеть, искусно прикрепленная к шестам. Сеть эта составляла часть клетки, в которой помещаются в зверинцах птицы. К «полу» она была прикреплена рядом тяжелых камней, положенных на ее края. Под этим-то шатром, очень напоминавшим эскимосский, и находилась постель Гавроша. Шесты представляли «альков», сеть – «полог».

Гаврош раздвинул несколько камней спереди, и «полог», плотно запахнутый, раскрылся.

– Ну, малыши, вот вам и постель; ложитесь! – сказал гамен, помогая им пробраться под шатер.

Потом он сам забрался вслед за ними и также плотно накрыл опять полог и прикрепил его камнями, но только уже с внутренней стороны. Все трое растянулись на циновке.

Как ни малы были ребята, но ни один из них не мог стоять в алькове, потому что тот был слишком низок.