Собор Дарвина. Как религия собирает людей вместе, помогает выжить и при чем здесь наука и животные

Иустин был поражен, увидев посреди этого жестокого развлечения группу преступников, выведенных на растерзание диким зверям. Безмятежная смелость, с которой они встречали свою бесчеловечную казнь, поразила его, особенно когда он узнал, что это были неграмотные христиане, которых римский сенатор Тацит назвал «родом людей, ненавидимых за их мерзости», и чей учитель, Христос, сам «был предан смертной казни прокуратором Понтием Пилатом» примерно век тому назад. Иустин был потрясен до глубины души: он видел группу необразованных людей, на деле достигших того, что Платон и Зенон считали величайшим делом философа – невозмутимого принятия смерти. И вся бравада гладиаторов могла стать всего лишь пародией на этот подвиг. Иустин осознал, что узрел нечто, совершенно превосходившее природу, некое чудо, будто бы этих людей питал великий, но неведомый источник силы.

Иустин был бы еще более удивлен, узнай он, что эти христиане смотрели на себя не как на философов, а как на участников космической битвы, как на воителей Божьих, идущих против сатаны. Как позже узнал Иустин, их поразительная непоколебимость проистекала из уверенности в том, что их собственные муки и смерть поистине приближали победу Бога над силами зла, воплощенными и в римских магистратах, которые вынесли им приговор, и в свидетелях, таких, каким был в то мгновение сам Иустин (Pagels 1995, 115).

Лицезрение смерти христиан, принимаемой с таким самообладанием, подвигло искреннего юношу стать христианином и в прямом смысле слова устремиться к смерти мученика. Да, пример Иустина – это крайность, но в целом можно без особых сомнений сказать, что гонения часто облегчают вербовку новых членов секты, обеспечивая ей своего рода честную рекламу (напр., квакерство; Ingle 1994). То, что верующие сохраняют свои убеждения в сколь угодно жестоких гонениях, доказывает, что в своей религии они обретают нечто более драгоценное. А значит, есть смысл присоединиться к преследуемой секте, а потом всеми силами стремиться окончить гонения – и получить все выгоды без затрат. В любом случае такая чрезвычайная мотивация не всегда оборачивается прощением. Сатана и те, кто с ним в союзе, не прощаются. Христиане, разорванные на части дикими зверьми, не простили своих врагов – они, скорее, выступили против них с несокрушимой храбростью, которая в их беспомощном положении обрела форму хладнокровного принятия смерти. В более выгодном положении, когда христиане представляли себя воинами в решающей битве между Богом и сатаной, этот же оценочный подход выражался в постоянном осуждении врагов на вечные муки. Для такой ситуации в христианстве не находится никакого прощения.

Если адаптивная религия не служит уже определенной этнической группе, эта религия явно должна привлекать новых членов. Христианская Церковь, как и большинство сект, была задумана так, чтобы приносить благо тем, кого унизило и оскорбило общество, любящее мирские блага. Ее настойчивый эгалитаризм, ее приверженность альтруистической любви – все это влекло и богачей, таких как Иустин, воодушевленных этими ценностями независимо от своего статуса. Именно в этом контексте христианство показывает одну из своих «прощающих» сторон. В Церковь мог войти любой – неважно, сколь беден, презираем или даже жалок он был. Тот факт, что изгои, те же проститутки или инородцы (с точки зрения иудаизма), у всех на глазах принимались в число последователей Иисуса, ярко иллюстрирует эту грань христианства.