Собор Дарвина. Как религия собирает людей вместе, помогает выжить и при чем здесь наука и животные

В главе 5 я провел различие между предсказательным и производственным направлениями адаптационистской программы. Мы можем предсказать поведение организмов, основываясь преимущественно на их стремлении выживать и размножаться, но подчиненные этим стремлениям типы поведения – прямой итог работы биологических механизмов, которые сами должны быть поняты. Наука, искусства и повседневный опыт подтверждают, что мотивами для указанных выше видов поведения служат некоторые эмоции, самые сильные из известных роду человеческому. Жажда мести может заставлять людей совершать безрассудные действия, а ее удовлетворение описывается как «сладкое». Прощение – это катарсис, после него порой настолько легче, что это существенно влияет и на здоровье (McCullough, Pargament and Thoresen 2000). У нейробиологов уже принято представлять эмоции как древний набор механизмов, призванных мотивировать на адаптивное поведение и сумевших развиться задолго до появления нашего биологического вида. Даже наша новехонькая способность к рациональному мышлению требует наличия эмоций, которые и задают ценности, лежащие в основе мышления по принципу подсчета затрат и выгод. Удачно названная книга «Ошибка Декарта» (Damasio 1994) показывает, что мышление неотделимо от чувствования. Пациенты с повреждениями мозга, потерявшие способность чувствовать, в прямом смысле не могут принимать решения. Они могут рассматривать альтернативы, но не расценивать их.

Так «производственный отдел» адаптационистской программы сходится с «прогностическим». Можно показать, что для видов поведения, предсказанных как адаптивные, существуют мощные проксимальные механизмы. Однако связь между поведением и эмоцией нужно истолковать с надлежащим вниманием к нюансам. Прощение может совершаться на поведенческом уровне, но не на эмоциональном. Супружеская пара может общаться мирно, даже если вина и чувство обиды от предшествующего предательства все еще подспудно медленно кипят. Бывшие враги могут, не доверяя друг другу, сформировать альянс, нацеленный на достижение выгоды. Эти частичные формы прощения имеют адаптивный смысл и проксимальные механизмы, но не достигают уровня очистительного эмоционального переживания, при котором прошлый проступок на самом деле прощается и отношения продолжаются так, будто бы проступка никогда и не было. В рамках нашей более формальной эволюционистской системы взглядов по-прежнему остается понятным то, что люди имеют в виду, говоря о «радости настоящего прощения», – но эта радость, вероятно, все же относительно редка. Почти несомненно, что, несмотря на результаты симуляции правила «око за око» и наших сконструированных моделей, более сложные модели подтвердят то, что уже и так кажется верным: предательство отношений в парах и более крупных группах – очень серьезное дело, особенно когда последствия имеют важность вопроса жизни и смерти. И если говорить об адаптации, то предательство можно полностью простить лишь тогда, когда или личность, или ситуация изменились настолько, что предательство совершенно ничего не значит в свете будущих взаимодействий.

Антропология прощения

Ранее я показал, что прощение имеет биологическую основу, и эта основа охватывает все животное царство. В рамках дочернего исследовательского проекта мы – я и антрополог Крис Бём – изучаем по всему миру феномен прощения в традиционных человеческих обществах. По правде, найти описания прощения в обществах охотников-собирателей очень сложно – не потому, будто там никто никого не прощает, а потому, что прощение происходит столь естественно, что зачастую остаются незамеченными. Исключение – предложенное Тернбуллом (Turnbull 1965) бытописание племени мбути (формально – «пигмеи»). Тернбулл ярко и подробно изображает жизнь одной группы, входящей в племя. Следующий рассказ о проступке и прощении настолько живописно отражает жизнь в малых группах, что я приведу его полностью: