Собор

— Знаю. Не нас учить, как это делается. Только бы из реестра его… А так саперов попросить — за одну ночь в труху стерли бы… Пыль веков!

— Так за чем же дело стало? Давай делай труху…

— А паспорт?

— Какой еще паспорт? — приятель спьяну не мог взять в толк и даже пощупал в своих карманах.

— Паспорт чугунный, — Лобода кивнул на темную чугунную доску, едва заметную на затененной стороне собора. Приятель поднял выше свою раздавленную шляпу, вытянул шею, но даже и вблизи не разобрал, что там, на скрижали той, вычеканено, что же там охраняется законом…

Грабителей в Зачеплянке пока не водилось, ни в сторожах, ни в дружинницких патрулях до сих пор нужды не было. Поэтому никто и не видел, как двое пьяных юшкоедов, двое пигмеев ночных не спеша зашли в тень собора, потянулись к его охранной грамоте…

Собор слушал, молчал. Поздний месяц невозмутимо глядел со своей космической вахты. Поселки, утомленно погрузившиеся в сон, отдыхали в теплых объятиях ночи.

7

Неожиданно навестил Зачеплянку председатель Елькиного колхоза. Пятитонку свою он оставил на майдане, — если бы на ней в улочку въехал, наверное, все палисадники затрещали бы. Шел пешком, степенный, неторопливый. Кого видел во дворах, со всеми здоровался, о 17-м номере спрашивал. Пока дошел до Катратого, Еля уже знала, что на нее надвигается. Мелькнула через сады, спряталась в бурьянах на кладбище.

Председатель, подойдя к усадьбе Катратого, поздоровался с хозяином и спросил, нельзя ли увидеть Олену Чечиль.

Ягор ответил насупленно, что такая в домовой книге не значится. На этом хотел и закончить разговор, но приезжий, хоть с виду был и ласковый, нрава оказался неуступчивого, уходить не спешил. Кто да как направил его на Елькин след — об этом из деликатности председатель тоже умолчал. Возможно, как раз благодаря этой деликатности председатель и добился того, что Ягор смягчился и дал себя втянуть в разговор. С предыдущими председателями Катратый был в знакомстве, знал им цену, тем пропейдушам. А этот спокойный, с седоватыми усами человек, хоть и был родом не из Вовчугов, чем-то вызывал к себе доверие. Осторожно склонившись на забор, похвалил старикову хату, наличники, заметил и привитые груши-рукавицы, венец Ягорова сада. Это тронуло авторское честолюбие хозяина, и Ягор уже приветливее пояснил, что плоды те совсем без семян внутри:

— Так и называется сорт: груша-бессемянка.

Председатель завел речь о колхозе, о том, что пшеница у них дала бы этим летом центнеров по тридцать, если бы не пригорела уже в последние дни. Перед жатвой задул суховей, и самая большая нива пшеницы «попала под запал», запеклось зерно. Сетовал на то, что с запчастями трудно, да еще рабочих рук не хватает, благодарил заводских шефов, причисляя, кажется, и Катратого к ним. Помогли, мол, трубами, дождевалки установили, теперь какой ни зной, а в огородной бригаде дождь идет! После этого и до Ельки дошло. Золотая, мол, работница, перспективная девушка, но, к сожалению, случилось так, что ославили ее там, да еще бухгалтер неосторожно себя повел. А ее ведь тоже можно понять, да и кого из девчат не потянет в город, особенно если в селе клуб плохонький, хлопцев мало, а к женатым ревнуют… Но сейчас у них пошло на лад, сдвиги заметные, собираются строить новый клуб… Он как раз и приезжал в город выбирать проект, у латышей хотят перенять образец — там у них хорошие клубы строят. Поговорил, еще раз подивился Ягоровой груше-бессемянке, с тем и отбыл…

Уже когда угроза пронеслась, Елька почувствовала себя как бы польщенной этим посещением, что ни говорите, а все же она не забыта, не вычеркнута из жизни. Проведал Макар Мусиевич, поинтересовался ее судьбой и хоть не справку отпускную, зато имя ей принес. Была она здесь как приблуда безымянная, а теперь и Веселая будет знать, что проживает у них в поселке девушка такая, по имени Елька — Олена Чечиль. Что же касается дядька Ягора, то эта огласка Ельки, доныне как бы не существующей, не очень, видимо, ему понравилась. О домовой книге опять было брошено слово. Это здесь, мол, в Зачеплянке, где все свои, к постороннему не придираются, с пропиской не спешат, а в тех квартирах, что на проспекте, там дело иначе: раз-два переночуй — и участковый с дворником пожалуют, поинтересуются…

Задумалась беглянка.

На этот раз пронесло, а дальше как? Как дальше быть? Не оставаться же ей до скончания века у дяди Ягора в гостях? Он, конечно, не выгоняет, живешь, так и живи, родич будто даже доволен ее трудолюбием.