Собор

Отделившись от толпы посетителей, ожидавших у здания райсуда-раймилиции, ему наперехват спешила бабка Шпачиха, зачеплянская квартальная. Она, как всегда, немного прихрамывала, эта хромота у нее — следствие производственной травмы, память о строительстве знаменитой еще в тридцатые годы четвертой домны. Владимиру Изотовичу, прямо скажем, сейчас не до Шпачихи, но она по-свойски берет его за локоть, озирается:

— Хочу тебе кое-что сказать, Володька. Присядем-ка вон на той скамейке.

И они садятся на скамейке под разомлевшими акациями, как раз напротив дома правосудия, из окон которого время от времени то покажется фуражка милиционера, то промелькнет лицо знакомого Лободе прокурора, то еще кто-то выглянет, встревоженный, наверное какой-нибудь задержанный нарушитель.

Дело у Шпачихи серьезное: речь идет о зачеплянских козах. С тех пор как вышло на коз запрещение, что надо, мол, их всех немедленно прирезать, так как съедают они якобы весь белый хлеб города, одна гороховая мамалыга остается, — с того момента нет Шпачихе-квартальной покоя. Комиссии ходят из райсовета, заглядывают во дворы, записывают, у кого те козы еще остались, кому еще штраф за них припаять. С нее, квартальной, всякий раз спрашивают, покончено ли уже в Зачеплянке с козами, применяет ли она тут данную ей власть? Ведь в обязанности квартальной входит не только налоговые листы по дворам разносить да напоминать Катратому, чтобы флаг в праздники у ворот вывешивал… И за коз она тоже в ответе. А как она станет требовать от людей, когда у нее у самой коза нелегально в собачьей будке живет?! Квартальная должна бы пример показывать, а она сама же и предупреждает вверенное ей население:

— Готовьтесь, людоньки, завтра комиссия будет! Выгоняйте коз на весь день подальше в кучегуры… Аж на Радуту гоните!

А к Володьке она с такой просьбой: не может ли он, как свой таки зачеплянец, пойти с шею к самому старшему тут начальству, чтобы выхлопотать амнистию козам: они же детям металлургов молоко дают!.. Пустили ложный слух, что, ввиду нехватки комбикорма, будто бы паляницами все стали на поселках коз кормить, людскую норму скармливают, потому и перебои с белым хлебом… Но ведь это же брехня! Зачеплянка своих коз в кучегурах пасет, можно пойти и проверить…

— Козы — это же коровушки наших заводчан, за что же на них такое гонение? Заступись, Володька, хоть ты!

Володькино белое, полнощекое лицо обволакивается хмуростью, туманом ответственности, и нос становится будто еще курносее.

— К сожалению, Аврамовна, ничем тут не могу пособить. Закон для всех закон. Сват ты или брат — исключений ни для кого нет, и вы меня, Аврамовна, на приятелизм не подбивайте, — при этом на сочных Володькиных губах появился червячок улыбки. — Козы козами, а вот другим я вас порадую, — добавил он, глядя в сухое, заостренное вниманием лицо Шпачихи. — Через небольшой промежуток времени за молоком вам вовсе не надо будет далеко бегать. Не придется и с корзинами трястись в автобусах, тащиться в город, чтобы продать всякую петрушку. Зачеплянка получит свой собственный образцовый базар. Не вы в город, а к вам горожане станут приезжать на торг.

— Езда нас не пугает. Если на абрикосы хороший урожай, нам и Архангельск не далек.

— Тогда не надо будет в Архангельск. В двух шагах от вас будет первоклассный крытый рынок под стеклом, под цветной пластмассовой крышей…

— Где ж это он будет?

— А на майдане… На месте собора.

Лицо Шпачихи вытянулось в изумлении:

— А собор?

Известно было молодому Лободе, что Шпачиха никогда не принадлежала к заступницам собора. Когда закрывали его, она была в авангарде, особую же прыть проявила при изгнании из Зачеплянки приблудного расстриги-попа, одного из тех скоростных оккупационных попов, что, как голодные волки, рыскали вокруг собора да тайком крестили в дальних поселках детей. Случалось, что среди окрещенных оказывалось иногда и потомство довольно ответственных товарищей… И хотя делалось это без ведома и согласия ответственных, были кое у кого серьезные по этому поводу неприятности, в частности, и у Петра Петровича, учеником и выдвиженцем которого Лобода себя считает. После одного такого скандала решено было открыть в соборе музей, и Петр Петрович собственноручно взялся тогда набивать чучела из коршунов и диких кабанов, — он на это дело мастак. Преемник его, правда, эту краеведческую идею отклонил, а жаль, потому что с тех пор собор так и стоит бесхозный — ни вепрям, ни попам… Шпачиха в тех событиях была прогрессивной, попу-расстриге от нее не было пощады. «Да какой он поп, когда у него под рясой галифе? — кричала она тогда на всю Зачеплянку. — Никакой в нем веры нет! Настоящий безверок он!» — всенародно клялась, что внуков своих ни за что не понесет к нему, пусть лучше некрещеными растут, чем нести их к такому проходимцу… Такая была, а сейчас Лобода ее просто не узнавал.

— А я думал, что вы, как передовая квартальная, как героиня первых пятилеток, даже инициативу проявите… Соборной общины нет, но можно же было бы кому-то собрать подписи и от имени самих поселков обратиться в райсовет с письмом…