Собор

А пока что дымы дымят в реальности, а фильтры существуют в мечтах. Не так трудно изобрести, как внедрить. Сколько предлагали разных способов очистки, сколько одобренных проектов мертвым грузом лежит в ящиках… У директоров эти фильтры в печенках, что-нибудь попроще им подавай, подешевле, а пока что он душит вас дымом, сотни тонн железной пылищи выбрасывает на город и сам дышит ею… И все только потому, что газоуловители якобы не дают видимой выгоды производству… Вот если бы они хоть на одну долю процента выполнение плана повысили — давно бы он их ввел? А так травитесь! И сам буду травиться, и акации ваши пылью да сажей засыплю, смрадом коксохима перешибу их ароматы, ибо мне не до лирики, мне бы только быстрее! Догнать запорожчан, перегнать «Азовсталь», доложить, отрапортовать — в этом смысл моего бытия!..

На веранде за стаканом чая сидит Олекса-механик, жалуется старой Баглаихе:

— Никогда не думал, что столько у нас крючкотворов, да еще крючкотворов столь высокой квалификации… Свободу дал мне директор: «На две недели освобождаю тебя, товарищ механик, бери машину, езжай, только доведи до конца вопрос с отстойником. Ведь еще одну комиссию ждем!» Зубами я взялся за это дело. Пошел по учреждениям, во всех нужных кабинетах побывал, все разрешения получил, осталось самое простое: поехать в пригородный совхоз, чтобы точно указали место, где нам дозволяется построить свой заводской отстойник. К директору совхоза, к знаменитому на всю область Герою Социалистического Труда товарищу Бублику. И вот три дня к нему езжу, три дня гоняюсь за этим Бубликом по всем полям и не могу поймать.

— Он просто прячется от тебя, — говорит Микола, принимаясь завтракать. — Может, он по-своему и прав: о чем ему с тобой, варваром, разговаривать? Зачем ему твоим вонючим отстойником поганить цветущие поля?

— А они у него действительно цветущие, — соглашается механик. — Одного мака плантация… Неужели умышленно водит меня за нос?

— Он дает тебе таким образом понять: делайте, товарищи, замкнутый цикл! Сосете воды из Днепра с каждым годом все больше, а что возвращаете природе?.. Отраву! Не хочет природа больше ваших агрессивных вод!

— А Бублика я все равно поймаю. Завтра к нему в четыре утра поеду. Буду караулить у двора еще до восхода солнца. Выбью я из этого Бублика автограф!..

— Бумаг развелось — топят людей, — подает голос Баглаиха. — Вот нашу Ткаченчиху сколько времени мордуют за бумажонку, дело, видно, до суда дойдет… И все из-за того, что мыши три года трудового стажа съели!

— Мама, довольно критики! — подшучивает Микола. — Лучше освобождайте нам стол для положительной деятельности.

Засядут они за стол надолго, не на час-два. Уткнувшись глазами в развернутые чертежи, не раз поскребет механик свой голый загорелый череп, не раз и студент погладит в задумчивости затылок, отыскивая выход из очередного тупика. А сады все так же будут мускулисто поблескивать им ветвями, и все так же будет колыхать ветки ветер, и солнце не полной яркости, как бы пригашенное, будет светить во мглистости затянутого пасмурью неба. Перерыв зачеплянские эдисоны сделают нескоро, когда зашумит улочка веселыми детскими голосами:

— Глядите! Вот они! Вон!..

Оба — и Олекса-механик и Баглай-младший — выскочат из хаты и тоже засмотрятся в сторону собора, в небо, где высоко-высоко, в буро-оранжевом облаке коксохимовских дымов ослепительно мерцают чьи-то, наверное Прапирного-прокатчика, голуби. Кто-то их там гоняет, хлопцы или, может, сам хозяин, осторожно поднимает их над собором, над клубами тяжелых дымов, чтобы там, в заоблачных чистых высотах поднебесья, добыли умные птицы свежего воздуха глоток. Всем поселкам видно, как голуби то растают, то снова вынырнут в том буро-оранжевом разливе и, точно рыбки, трепещут в нем, чуть заметно набирая высоту. И уже их нет, растаяли, исчезли, а через какое-то мгновение снова засеребрятся белыми листьями, развеянными ветром в том буро-красном облаке. Закинув голову, Баглай видит, как медленно, но упорно поднимаются птицы над собором, словно и собор вытягивают за собой, круг за кругом тянут его вместе с куполами в небо, возводя над этим, видимым, еще свой, более высокий, невидимый собор.

Неравнодушна Зачеплянка к такому зрелищу: даже кто в ночной смене был, и тот, разбуженный аляляканьем голубятников, выйдет во двор и, еще заспанный, заглядится на то неестественно-оранжевое коксохимовское облако, сквозь которое медленно пробиваются вверх белоснежные голуби Прапирного. Все глубже ввысь, чтобы хоть там чистого, без ангидридов, воздуха глотнуть.

Стоит во дворе среди возбужденной ребятни Баглай-студент, взгляд неотрывно — там, где птицы то гаснут в облаках над собором, то снова серебристо затрепещут, сверкнут, как белые искорки… И все время хлопец смутно ощущает на себе чей-то взгляд. Засмотревшись в небо, не замечает он, как по-девичьи зоркие зеленоватые глаза тайком наблюдают за ним из чащи Ягоровых джунглей.

3