Собор

Перед тем между ним и Огюстом произошел серьезный разговор.

— Смотри, Алеша, — говорил архитектор, втайне страшась, что слова его возымеют действие. — Ты, по сути дела, получил классическое образование. Языки знаешь, историю старую и новую, в математике разбираешься, в философии. Так к лицу ли тебе, человеку умному, ученому, чай и кофе мне в кабинет носить и прислугой командовать? Подумай.

— Вы к чему клоните? — сурово, почти с обидой спросил Алексей.

— А к тому, что тебе хорошо бы найти службу по знаниям твоим и способностям. Я могу тебе устроить. У меня связи теперь есть.

— Прогнать хотите? — уже резко воскликнул Алеша. — Не нужен стал, что ли? Или провинился в чем?

— Дуралей! — вспыхнул Огюст. — Кажется, русским языком тебе объясняю.

— Да, язык вы выучили, — Алексей усмехнулся, посмотрев в глаза хозяину, — а иной раз не понимаете… Да полно! Я не верю, чтоб Вы хотели со мной расстаться, Август Августович.

— Что ты?! Я, конечно, не хочу, — честно сознался Монферран. — Я без тебя не то что как без рук, а просто как без головы, Алеша. Но только твоя судьба мне тоже небезразлична. Подумай, а! Ведь даже дети от родителей уходят.

— Дети от родителей уходят, а я от вас не уйду! — просто сказал Алексей. — И нечего гнать меня, я не кот уличный! Если вам небезразлична моя судьба, так и поймите, что она навеки рядом с вашей. Если нужен, оставьте при себе.

— Ну что ж, — с явным облегчением воскликнул архитектор. — Воля твоя, как ты сам говорить любишь. Хочешь — оставайся. Но только помни: теперь ты все-таки управляющий, это уже должность солидная. Изволь купить себе цилиндр и трость.

— Слушаюсь! — Алеша улыбнулся, должно быть представив себя в цилиндре. — А что за физиономия у меня будет?

— Будет не хуже, чем у других, — отрезал Огюст.

И на том их разговор закончился.

IX

— Так что же, Август Августович, я, ежели позволите, вас провожу? — робко спросил Штакеншнейдер, когда его гость, выпив с ним по второму бокалу, заторопился домой. — Вы ведь без кареты…

— Мне близко, стоит ли, — пожал плечами Монферран. — А хотя, если вам угодно… Идемте!

Выйдя на улицу, они обнаружили, что ненастный, ветреный вечер сменился еще более ненастной ночью. Тяжелые тучи нависли таким плотным покрывалом, что сквозь них не видно было уже ни одной звездочки, ветер усилился и выл, как бешеный, носясь над мостовой и тротуарами, швыряясь пригоршнями листьев и высоко поднимая их над землей. В тусклых пятнах слабого фонарного света эти листья мелькали, как будто летучие мыши.

— Ч-черт побери, вот это ночка! — возмутился Огюст, поднимая воротник и туже надвигая цилиндр. — Ох, чует мое сердце — опять вода полезет вверх… Андрей Иванович, ей-богу, шли бы вы назад!

— Нет, нет! — решительно возразил Штакеншнейдер. — Я не боюсь ветра. Позвольте вас под руку…

Ветер дул им навстречу, и они шли, не разговаривая, держась один за свой цилиндр, другой за фуражку, опустив головы. Между тем, как назло, непогода усиливалась. Самое удивительное и, пожалуй, страшное произошло, когда архитекторы вышли на Дворцовую площадь. Едва они, обогнув экзерциргауз, разом, не сговариваясь, подняли взоры, чтобы увидеть в блеске фонарей новую колонну, как ветер вдруг сник, будто его и не было, и прогремел оглушительный гром. Небо прямо над колонной раскололось, алая трещина вспыхнула в нем, и фигура ангела со вскинутой рукой, поднятым крестом будто окунулась в пламя, а красный ствол колонны засиял, точно вырезанный из граната или сердолика. И новый грохот, страшнее прежнего, раскатился над тучами, и, казалось, от него содрогнулась вся площадь.

— Что это?! — пролепетал пораженный Андрей Иванович.

— Господи Иисусе! Гроза! Гроза в октябре! — вскрикнул Огюст и, охваченный разом восторгом и необъяснимым страхом, перекрестился, не отрывая глаз от колонны, чтобы еще раз при новой вспышке молнии увидеть это чудо…

Однако следующая молния, хотя и озарила вновь площадь, сверкнула уже правее, над Адмиралтейством, а следом за грохотом грома на землю внезапно, нежданно рухнула настоящая стена сокрушительного осеннего ливня.

— А! Чтоб ты пропал!!! — хором вскричали оба архитектора и, не видя более близкого убежища, со всех ног ринулись к арке Главного штаба, чтоб под ней найти спасение.

Под арку они вбежали уже совершенно мокрые. Штакеншнейдер к тому же ничего не видел: дождь залил стекла его очков, и молодой человек, вытащив платок, принялся протирать очки. Его спутник в это время, сняв цилиндр, пытался стряхнуть воду с его полей, а заодно и с воротника пальто, откуда она неумолимо стекала ему на шею (шейный платок у него был уже насквозь мокрый).

— Вот, вот, будет же наука, как в Петербурге из дому без зонта выходить! — послышался рядом с ним чей-то пыхтящий, недовольный голос.

Архитекторы обернулись.