Собор

Огюста это не удивило: чего-то в этом роде он ожидал. Но мысль о том, что человек, застроивший чуть не половину Петербурга, один из величайших мастеров века, преспокойно выдворен за дверь, будто провинившийся школьник, вызвала в нем бурю, которой не было выхода, ибо он отлично сознавал, что высказывать негодование коллегам бесполезно (многие негодовали вместе с ним), а говорить с начальством, тем более с царем, бессмысленно…

Встреча в Петергофском парке почти напугала Монферрана: он не знал, как вести себя с Росси, который, как ему казалось, может упрекнуть его в безучастности…

— Ты что? — спросила его Элиза, чувствуя, что он слегка вздрогнул. — Кого ты там увидел?

— Это Росси, — тихо ответил он.

Карл Иванович шел по аллее в расстегнутом пальто, держа в руке свою шляпу. Лицо его, окруженное облаком седеющих кудрей, показалось Монферрану необыкновенно усталым и постаревшим. Взгляд темных глубоких глаз был спокоен и отрешен. Он словно ничего вокруг себя не замечал. Однако поравнявшись с идущей ему навстречу парой, он посмотрел в ее сторону и, узнав Огюста, с улыбкой шагнул к нему в тот самый миг, когда тот уже снимал шляпу, решившись окликнуть погруженного в задумчивость архитектора.

— Август Августович, здравствуйте! — протягивая руку, воскликнул Росси. — Как, право, приятно вас встретить! Мы так давно не виделись. Как поживаете?

— Здравствуйте, Карл Иванович, благодарю вас! — Огюст ответил на рукопожатие и попытался улыбнуться. — Я тоже рад вас видеть.

— Вы меня представите мадам де Монферран? — спросил Росси, с явным восхищением глядя на покрасневшую Элизу. — Мы до сих пор ведь не знакомы.

Огюст повернулся к жене:

— Дорогая моя, разреши представить тебе человека, которого ты можешь встретить всюду в Санкт-Петербурге: Карл Иванович Росси.

Элиза протянула архитектору руку:

— Здравствуйте! Я рада. Я знаю вас. И не знаю… Простите, русский у меня ужасен!

— Так будем говорить по-французски, — улыбнулся Карл Иванович, коснувшись губами белого шелка перчатки.

И опять обернулся к Огюсту:

— Мсье, перед вами мне следует извиниться. Дела мои в последнее время идут мерзко, я стал потому рассеян и неучтив. Я даже толком не поблагодарил вас два года назад, когда вы меня так выручили с вашей Комиссией. Я бы без вас не достроил театра. А это было делом моей чести. Вы не дали опозорить меня.

— Довольно! — почти сердито прервал его Монферран. — В Комиссии я был не один, да и при чем тут я?

— При том, что теперь с вами не смеют не считаться.

— А с вами… — воскликнул Огюст и умолк, не зная, как продолжить.

Элиза тронула рукой его локоть:

— Анри, если можно, я немного посижу на скамейке. Я что-то устала. Побеседуйте без меня. Мсье Росси, вы меня извините…

— О, конечно, мадам!

Огюст взглядом поблагодарил жену за эту невинную уловку. Элиза никогда не уставала ходить.

Она уселась на скамью, и на ее шляпу сразу опустился оранжевый кленовый лист и затрепетал на вуали.

— Она очень красива! — сказал Росси, когда они отошли по аллее немного дальше. — Простите, я понимаю, это нескромно…

— О нет, я рад это слышать! — возразил Огюст. — И рад, что наши вкусы совпали и здесь. А как поживает ваша супруга?

— Благодарю. Соня уехала в Ревель вместе с детьми. Со мною здесь только старший, Саша. Так все-таки легче. Я здесь снова кругом должен и, что теперь делать, не представляю…

Последние фразы Карл Иванович снова произнес по-русски, и в словах его, и в тоне, и в голосе наконец прорвалась невыносимая горечь. Монферран посмотрел на Росси, и у него сжались кулаки.

— Мерзавцы! — размахнувшись, он концом трости сбил несколько листьев с нависшей над дорожкой ветки. — Господи, да что же это такое?! — Карл Иванович, что можно сделать, а?

— Ничего нельзя, — просто сказал Росси.

— Не может быть — вырвалось у Огюста. — Я… У меня была мысль обратиться к государю…

— Ни в коем случае! — зодчий, казалось, даже испугался. — Не вздумайте, Август Августович, ради бога! Только хуже сделаете… Со временем все образуется, и уж совсем без работы я не останусь! А поднимется шум — станет вовсе скверно. Однако же, спасибо вам за одну только вашу доброту.

Некоторое время они шли молча, потом Росси спросил:

— Когда вы собираетесь закончить памятник на Дворцовой?

Монферран пожал плечами:

— Хорошо, если года через полтора. А то и через два. Вот уж сам столб стоит, а Комиссия передралась, как всегда, из-за мелочей. Спорят, как малые дети, золотить или не золотить ангела и на сколько вершков опустить пьедестал. Меня не слушают, да только я же все равно сделаю все по-своему. Вот дождусь, пока они устанут спорить и угомонятся, а потом каждого уверю, что именно к его мнению и прислушиваюсь.

Росси рассмеялся:

— Господи, до чего вы умны! Мне бы так уметь обходиться!..

— Вы не точны в выражениях, — с иронией проговорил Огюст. — Следует сказать не «обходиться», а «изворачиваться». Я всю жизнь изворачиваюсь — скоро стану уже как змея. И вы это полагаете достоинством?