Кусок получился хорошим, но он еще не придумал, куда его вставить.
Глава II
Елена с Васенькой и генеральшей проводили лето на даче. Бородин приехал всего один раз, второго июня, а потом как в воду канул. Звонил, извинялся. Поскольку всегда ненавидел вранье, то и извинялся без объяснений.
– Прости, собираюсь приехать. Но только попозже. Сейчас не могу.
И врать приходилось Елене.
– Болеет. Сказал, что ангина.
– Да хоть бы совсем провалился! Нам что? – шептала в сердцах генеральша. – Ребенка вот жалко, ребенок извелся!
Васенька и в самом деле переживала, что он не появляется. Однажды, уже засыпая, сказала:
– А папа меня разлюбил.
Елена чуть не разрыдалась:
– Ты что! Он просто болеет.
– Я знаю, – серьезно и тихо ответила Васенька, – он, может быть, даже умрет. Жалко папу.
– С чего ты взяла? Все болеют ангиной.
– А он не ангиной, наверное, болеет.
– Откуда ты знаешь?
– Я видела сон, – и Васенька села в кровати. – Сначала я думала, что не скажу. Но, мамочка, я не могу не сказать. А вдруг он мне снова приснится?
– Кто? Сон?
– Нет, папа на черных ногах.
Кровь бросилась в голову так, что Елена закрыла глаза.
– Не спи, мама, правда – на черных.
– Каких ногах, Вася? Ты что говоришь?
– После того, как папа тогда приехал, – дрожащими губами заговорила Васенька, – и мы так играли с ним. Так хорошо! Ты дома была, а мы с ним забрели на старое озеро. Знаешь? С кувшинками. И папа нашел там дырявую лодку. Не очень дырявую, правда, но все-таки. Она, к сожалению, даже без весел. И мы в нее сели.
– В дырявую?
– Мама! Но там везде дно. Там, если захочешь, и то не потонешь.
– А дальше? – спросила Елена.
– И папа штанину свою закатал и просто ногой оттолкнулся. Но там же болото, не очень ведь озеро. Нога стала черной-пречерной. А он засмеялся. Сказал, что все жители Африки – черные. И если их всех окунуть в молоко, в кефир и сметану и там подержать, никто из них не побелеет. Потом мы лежали на дне этой лодки, и папа рассказывал мне…
– Что рассказывал?
– Сначала про Африку. Так интересно. Потом он сказал: «Хочешь сказку? Она называется «Wonderful Land».
Васеньку с раннего детства учили английскому. В обучении Бородин проявил несвойственную ему строгость, и надо признать, что добился успеха: в свои восемь лет она говорила легко и свободно на этом чужом языке.
– Он что, по-английски с тобой говорил?
– Да. Сказку он мне рассказал по-английски. Но очень простыми словами, я все поняла.
– Ты мне расскажи про свой сон, хорошо? – тихонько сказала Елена.
– Про сон? Я сейчас расскажу. Вот мы с ним сидели на этой вот лодке, и он мне рассказывал сказку… И было… Ты, мама, пойми. Было так хорошо! Он не приезжает сейчас, а я помню.
Она не плакала, даже не всхлипывала. Больнее всего было видеть, как она прижимает к груди свои маленькие руки, – к коротенькой, синей в горошек пижамке она изо всех своих сил прижимала горячие, плотно сплетенные пальчики, – и смотрела не на Елену, а куда-то вверх, сквозь потолок, построенный из больших сосновых бревен с уцелевшими на них каплями сизо-желтой смолы. Новая, никогда прежде не испытанная ею ненависть к мужу подступила к горлу Елены.
«Я позвоню ему сама, – с яростью подумала она. – И я все скажу. Я скажу: «Как же ты…»
Она не успела придумать, что скажет.
– Мама! – прошептала Васенька, – ты только не говори папе, что я тебе пожаловалась. Я ведь просто рассказываю, что нам было очень тогда хорошо, в этой лодке. А сон был такой неприятный! Я даже боюсь спать ложиться.
– Так что тебе снилось?
– Я тебе сказала, что когда папа опустил ногу в это болото, то вся нога у него стала черной. И мне это так и приснилось: что все мы куда-то идем. Ты, папа и я. И он говорит: «Land of India»! А мне так становится сразу смешно, и я еще думаю: «Как это Индия? Откуда здесь Индия?» А там, где мы шли, очень много цветов и всяких деревьев, но странных каких-то, как будто и вправду мы в Индии. И папа сказал мне: «Давай я тебя понесу, ты устала». И он закатал свои брюки почти до колен. И я вдруг увидела черные палки. Не папины ноги, а палки! Так страшно.
– Забудь, моя доченька! – Елена зажмурилась. – Это ведь сон, во сне много глупостей снится, забудь. А папа приедет совсем-совсем скоро. Мы завтра ему позвоним, и ты его спросишь, как он себя чувствует.