Соблазнитель душ

— Только еще одной церкви и не хватает этому дерьмовому городку. Да они не могут прокормить те две, что у них уже есть.

Пастырь молчал.

— Рэндл загипнотизировал тебя своими деньгами, — продолжил Джо. — Но его денег недостаточно. Церкви нужны прихожане, а их тут нет.

— Я это знаю, — ответил Пастырь.

— Тогда не дури. Если он хочет дать тебе деньги на строительство церкви, надо строить ее там, где у нас будет шанс выжить.

Пастырь посмотрел ему в глаза.

— Бог хочет, чтобы ее построили здесь. Здесь мы ее и построим.

— Откуда такая уверенность, что Бог этого хочет? — не унимался Джо. — Он сам сказал тебе об этом?

— Да, — коротко ответил Пастырь.

Джо нахмурился.

— Ты выпил или обкурился?

Пастырь покачал головой.

— Я попросил Бога дать мне знак, и Он дал его мне.

— Подожди, подожди, — запротестовал Джо. — Ты же говоришь со мной, а не с Ним.

Пастырь встал.

— Это правда. Перед тем, как войти в фургон, я обратился к Богу, моля Его дать мне знак, подтвердить, что Он хочет того, что я собираюсь сделать, что меня не искушает дьявол, и Он мне ответил. Он послал Святую Троицу, которая пролетела над моей головой. Три падающие звезды, одна ярче другой скатились с небес, а последняя перед тем как упасть зависла над моей головой, и я почувствовал, как Его знание наполняет меня, ощутил тепло Его сияния.

— Тебе это не причудилось? — спросил Джо. — Падающие звезды здесь не редкость.

— Только не эти. Сомнений у меня нет.

Джо молча смотрел на Пастыря. Беверли дернула его за рукав.

— Пойдем, Джо, мы все устали. Пора спать. Обсудим все утром.

Джо кивнул.

— Ты права, — но он не сдвинулся с места, не сводя глаз с Пастыря. — С тобой все в порядке? Может, тебе что-то нужно.

— У меня все прекрасно.

— Ладно. Тогда спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Пастырь, — попрощалась и Беверли.

Они задернули занавеску и вернулись к столу.

— И что ты думаешь по этому поводу? — шепотом спросил Джо.

— Не знаю, что и сказать, — ответила Беверли.

— Если постоять у окна, то за час можно насчитать сотню падающих звезд.

— Возможно. Но то будут не те звезды, какие видел он.

— Так ты ему веришь?

Глаза Беверли широко раскрылись.

— Разумеется, верю. Как верила всегда. Как верил ты. Что еще удерживает нас рядом с ним? Мы недостаточно богаты, чтобы отдавать ему все наше время из чистого альтруизма.

— Ты его любишь? — спросил Джо.

— Конечно, люблю. И ты тоже?

Джо кивнул.

— Полагаю, что да.

— Но я не влюблена в него. Это какое-то другое чувство.

— Я знаю. Не так уж я глуп.

Их взгляды встретились.

— А зачастую ведешь себя как глупец.

— Слушай, я думал…

— Хватит тебе думать. — Она приникла к нему, приложив пальчик к губам. — Тебе это не впрок.

Пастырь все еще сидел на койке, так и не открыв Библию, когда за ними закрылась дверь фургона. Потом поднялся, медленно разделся. Сколько нового навалилось на него. Словно его подхватило приливной волной и несет к далекому берегу, которого он не видит.

Вытянувшись на койке, он поставил подушку на попа, включил ночник. Взял Библию, открыл первый псалом и начал читать вслух.

«Блажен муж, который не ходит на совет нечестивых и не стоит на пути грешных, и не сидит в собрании развратителей;

Но в законе Господа воля его, и о законе Его размышляет он день и ночь!

И будет он как дерево, посаженное при потоках вод, которое приносит плод свой во время свое, и лист которого не вянет; и во всем, что он ни делает, успеет…»[16].

Пастырь положил Библию, погасил ночник, уставился в темноту. Закинул руки за голову. Вот и ответ на некоторые его сомнения. Так и сказано здесь: «…во всем, что он ни делает, успеет». Нет ничего плохого в том, что он получит какую-то выгоду, распространяя Евангелие. Он будет выполнять работу, порученную ему Богом.

И все-таки полной убежденности у него не было. Разве не мог он обманывать себя, дабы найти оправдание тому, что он хотел сделать? Пастырь скатился с койки, встал на колени, молитвенно сложил руки перед грудью. Голос его наполнил пустой фургон, последние фразы сто тридцать восьмого псалома слетели с его губ:

«Испытай меня, Боже, и узнай сердце мое; испытай меня, и узнай помышления мои,

И зри, не на опасном ли я пути, и направь меня на путь вечный»[17].

Не вставая с колен, он положил руки на койку, опустил на них голову. Ему вспомнились слова матери: «Ты не такой, как другие, Константин. Ты не сможешь проповедовать свое видение Бога, пока не встанешь на алтарь своей церкви. Тогда ты обратишься к миру».