Соблазн быть счастливым

Я возвращаюсь на кухню, открываю очередную бутылку пива и зажигаю еще одну сигарету. Боль в желудке усилилась, теперь у меня болит еще и грудь. Я иду в гостиную и по дороге замечаю приоткрытую дверь в кладовку, сразу же вспомнив о распашонках. Я яростно сдираю крышку с коробки – они лежат там, где я их и положил. Я беру их и прижимаю к лицу. От них хорошо пахнет – так, будто однажды они уже надевались на малыша. Внезапно с моей щеки скатывается слеза, которой я даже не заметил. Странно, в последние дни кладовка, кажется, стала практически кабинетом психолога: только здесь мне удается дать выход своим эмоциям. Мне следовало бы выбросить распашонки в мусорное ведро, ведь на что они мне могут понадобиться, если не в качестве напоминания об этом ужасном событии? Вместо этого я кладу их на место и закрываю коробку. Я снова пытаюсь добраться до дивана, хотя мне кажется, что я уже просто не в силах стоять на ногах. В столовой я чувствую резкую боль в груди. Протянув руку к дверному косяку, я замираю, почти надеясь получить подтверждение мелькнувшему предчувствию.

Все спокойно.

Отпускаю опору и ползу к моей цели. Снова резкая боль, на этот раз гораздо более острая, раздирает мне грудную клетку. Изо рта у меня падает сигарета, тогда как бутылка «Перони» выскальзывает из рук и со звоном разбивается об пол. Мне хочется закричать, но голос застревает у меня в глотке, ноги подкашиваются, и я грохаюсь на пол – прямо в лужу пива, смешивающегося с мочой, которая начинает стекать у меня по брюкам.

Я умираю, у меня уже есть некоторый опыт знакомства с инфарктами. Вот только этот кажется мне более болезненным, чем первый. Если бы я только не был атеистом, я бы подумал, что это подходящий момент, чтобы уйти, я бы даже мог тешить себя иллюзией, что в этом есть смысл, что, может быть, Бог призывает меня, чтобы я помог Эмме – как если бы я разбирался в том, что ждет нас там за порогом. Я нужен Господу, чтобы помочь бедной девушке – мне дается возможность еще раз попытаться ее спасти. Если бы я был верующим, я бы умер счастливым. Но вместо этого я свирепею: мы с Эммой уже сегодня приехали на конечную остановку, а этот мерзавец, который ее убил, еще покатается. Мне кажется это несправедливым, но, в сущности, справедливость – это понятие, изобретенное человеком: в природе его не существует.

Я пытаюсь закричать, хоть и знаю, что меня никто не может услышать, но из моего горла вырывается лишь слабый хрип, похожий на мурчание Вельзевула, когда он сидит и терпеливо ждет, пока его не угостят ветчинкой. Веки у меня смыкаются, и тем не менее мне удается разглядеть именно его – черного кота синьоры Витальяно, который сидит у двери в гостиную и смотрит на меня как на старую мебель, не заслуживающую особого внимания. Я протягиваю к нему руку: впервые это я нуждаюсь в нем, а не наоборот. «Иди позови на помощь», – хочется мне сказать ему. Кошак некоторое время смотрит на меня, но потом ему надоедает: он подносит к пасти лапу и приступает к гигиеническим процедурам. Я умираю, а он вылизывается. Это кажется какой-то насмешкой: всю жизнь жил эгоистом и умер по вине эгоиста. Жизнь решила преподнести мне урок.

Я закрываю глаза и предаюсь своим мыслям. Врач всегда призывал меня к умеренности, говорил, что надо соблюдать режим, не курить, не пить, не принимать голубую таблетку с Россаной. Слишком много запретов, доктор, такая жизнь становится обузой. Да и потом, Звеве таким образом проще будет смириться: она сможет думать, что она же меня предупреждала, и в ее жизни будет меньше угрызений совести. Разве что они с братом посмеются, вспоминая вместе с друзьями за ужином мое пресловутое ослиное упрямство. Кто знает, будет ли плакать по мне Россана. А вот Марино заплачет наверняка – хотя бы потому, что это он меня найдет.

Меня начинает знобить. Я всегда думал, что инфаркт – это один из лучших способов, чтобы уйти. Никаких тебе долгих лет мучений, больниц, продолжительного лечения, людей, взирающих на тебя с состраданием или скрывающих от тебя правду; резкий удар – и привет. Однако же вот уже где-то три минуты, как я валяюсь на полу, размышляя о жизни и смерти, а экран все не гаснет. Непредвиденный вариант. Снова, уже в который раз. В моей жизни полно непредвиденных вариантов.

Вельзевул подходит ко мне и начинает лизать мне щеку. Если бы у меня были силы, я бы двинул ему по башке, этому проклятущему коту. Вместо этого я решаю расслабиться и отдаться в объятия сна. Теперь я даже больше не чувствую боли – только усталость.

У Марино есть ключи от моей квартиры, он мог бы меня спасти. Вот только сколько времени ему понадобится, чтобы понять, что случилось? И, главное – сколько времени он потратит на то, чтобы спуститься и подняться снова? Мое спасение – в руках у старого маразматика со скоростью реакции, достойной южноамериканского ленивца.

Прощай, мир, с тобой было приятно познакомиться, хоть ты все-таки и настоящий мерзавец!

Мне нравится

– Знаешь, что бы я сейчас съел? – шепчу я на ухо Звеве, склонившейся надо мной.