– Почему ты ешь вот так? – спрашиваю я ее.
– Как? – удивляется она.
– Таким диким образом!
– А что такого дикого в салате?
– Не в салате, а в листочке офисной бумаги, который ты используешь вместо скатерти в комнате для совещаний!
– С возрастом ты становишься занудой, – бормочет она, поднося ко рту вилку с салатом.
Вот сейчас я бы охотно влепил ей пощечину – своим снисходительным всезнайским тоном она меня просто бесит.
– Звева, ты должна прекратить наплевательски относиться к своей жизни! Хватит думать только о работе – съезди куда-нибудь отдохнуть, выкинь эти ужасные деловые костюмы, которыми забит твой шкаф, оденься как-нибудь помолодежнее и наладь отношения со своим мужем!
Ну что ж, я это сказал. Она смотрит на меня с застывшей на полдороге ко рту вилкой, масло с которой капает в тарелку. Она вне себя от злости, я вижу это по глазам. Когда она злится, то ее зрачки напоминают узкую черточку в радужке – совсем как у кошек. И так же, как кошки, если на нее нападают, она сразу выпускает когти.
– Да как ты себе позволяешь трепать языком о моей жизни, моей работе и моем браке? Кто ты такой, чтобы говорить мне, что я должна и чего не должна делать?
От ее пронзительного голоса начинает вибрировать стекло столешницы под нашими локтями. Я сам испортил себе обед своими собственными руками: ведь я мог поулыбаться, как ни в чем не бывало, отпустить пару дурацких замечаний и скрыться с глаз подальше – вернуться к моей жизни, к моему дивану, к Марино, Россане и прочим бесполезным вещам, которыми я пытаюсь заполнить пустоту. Но вместо этого я напал на нее, и теперь мне придется опустить забрало и выйти на поле боя.
– Как это кто я такой? – удивляюсь я. – Пока не доказано обратное, я все еще твой отец!
– Нет уж, мой дорогой, теперь тебе слишком удобно быть моим отцом, нужно было раньше думать, если тебе так хотелось изображать образцового папашу, раздающего мудрые советы!
Если ты знаешь, что неправ, перед тобой два пути: спешно отступать или же атаковать самому. Я выбираю второй вариант. Во всяком случае, хоть выпущу пар.
– Но чего ты от меня не получала? Давай, скажи мне! Может, твой брат и мог бы высказывать мне подобные претензии, но уж конечно не ты. Тем не менее он-то ничего не говорит, это все ты только и делаешь, что жалуешься!
Она силится взять себя в руки. Собирается с мыслями, берет со стола салфетку и вытирает рот.
– Ты на самом деле считаешь, что был хорошим отцом? – Она внимательно смотрит на меня.
– Нет, я не был хорошим отцом. Я сделал кучу ошибок, но, видишь ли, мне не кажется, что ты не делаешь того же с Федерико. Ты постоянно торчишь в этой проклятой конторе. Я, по крайней мере, несмотря на все мои ошибки, старался быть с вами!
Кажется, ее гнев немного улегся, хотя, когда она наливает себе воды, я вижу, как у нее дрожат руки.
– Пап, ты натворил кучу глупостей, но я не хочу сидеть здесь и спустя сорок лет копаться в прошлом. Но вот чего бы мне хотелось – это чтобы ты был по крайней мере последовательным, как всегда и было раньше. Если уж называть достоинство, которое я признавала за тобой еще несколько лет назад, то именно это. Ты не указал нам никакого жизненного пути, не помог нам с выбором, не объяснил нам, как все происходит в жизни, однако ты хотя бы никогда не просил от нас ничего взамен. Ты был честен – ничего не давал, но и сам ни на что не претендовал.
Я опускаю голову. В этом она права – я никогда не думал, что мои дети что-нибудь мне должны. Вот Катерина – да, она так думала. Матери часто считают, что отданная ими любовь должна вернуться им тем или иным образом. Короче, своего рода возмещение убытков.
– Но в последнее время ты изменился: ты берешься судить нашу жизнь, кидаешься обвинениями, высказываешь свое мнение, даешь советы.
Это все старость: это она заставляет тебя думать, будто ты знаешь, как устроен мир, – и лишь потому, что тебе повезло топтать землю дольше, чем другим. Так мне следовало бы ей ответить, но вместо этого я говорю совсем другое:
– Просто когда я был моложе, я не замечал, что вы несчастливы. И уверяю тебя, что так было намного лучше.
– Да кто тебе сказал, что мы несчастливы? С чего ты теперь на этом зациклился?
Я заглядываю ей в глаза: зрачки снова стали круглыми. И хорошо – значит, она спрятала свои когти.
– А ты счастлива, Звева? – спрашиваю тогда я. – Ты можешь заявить с абсолютной уверенностью, что довольна своей жизнью?
Она опускает глаза в тарелку.
– А что, разве существует человек, который мог бы сделать подобное заявление? Вот ты счастлив?
– Да, я счастлив, как только может быть счастлив старик, решивший урвать от жизни все, пока ему это еще позволено.
– Может, в твоем возрасте все и проще.
Ну да, это правда – только когда ты знаешь, что у тебя нет никакой альтернативы, ты бросаешься вперед очертя голову. И будь что будет.
– Я видел тебя позавчера, – тихо говорю я.