Дверца моей «тойоты» хлопнула расстрельным выстрелом, когда я закрыла ее, выйдя из машины. Именно это заставило меня осознать стоявшую вокруг мертвую тишину. Было холоднее, чем в городе, но этого я ожидала. И запахи: пахло влажной землей, гнилым деревом. Я достала с заднего сиденья спортивную сумку и направилась ко входу. Входную дверь главного флигеля украшал массивный навесной замок, и эта деталь выглядела тем более смешно, что рядом зияло разбитое окно, через которое проникнуть внутрь мог кто угодно. Стряхнув пыль со своих видавших виды джинсов, я обошла этот этаж. Там было всего одно помещение, однако причудливой формы. Свет, хотя и тусклый, все еще проникал через окна, рисуя серые прямоугольники на полу. В центре комнаты была лестница, уходящая вниз. Я прошла мимо – спускаться мне, естественно, не хотелось. Снизу доносились какие-то звуки, похожие на топот, и я подумала, что не в первый раз увижу здесь мышей, – такое бывало, особенно когда мы приезжали после долгого перерыва. И я содрогнулась, припомнив, что Женс порой использовал их в наших постановках.
Кучи мусора, облупившиеся стены, даже несколько наших матрасов (сейчас они стояли вертикально, прислоненные к стене), рулоны заплесневевших гардин в углу – все выглядело примерно как в моих воспоминаниях, хотя признаки ветхости были заметнее. И я поняла, что даже руинам два года забвения не идут на пользу.
Я дошла уже до конца гостиной и тут, взглянув в окно на противоположный флигель, увидела мужчину.
Он наполовину высовывался из проема и упирался ногой в нижнюю раму, при этом нога и склоненный торс образовывали невероятный угол. Все вместе выглядело ужасающе или, по крайней мере, тревожно, но я была готова и к этому. Это был один из наших манекенов. Женс использовал их в качестве статистов на наших маскарадах или в постановке сцен из Шекспира. Мы обычно одевали их в соответствующие костюмы и вешали на грудь таблички с именами персонажей, если сцена предполагала участие нескольких. Этот оказался голым и лысым, а его нарисованные глаза выражали изумление. За его фигурой в полутьме второго флигеля я смогла разглядеть руки, ноги и головы, сваленные как попало, словно в братской могиле. И я чертыхнулась по адресу неизвестно кого, оставившего этот манекен в окне, явно задавшись целью до смерти напугать непрошеного гостя. Мне было известно, что группы мародеров смущают покой «Призрачной зоны», и я взмолилась (ради их же блага), чтобы никому из этой публики не пришло в голову потревожить меня.
В любом случае ни мыши, ни мародеры не являлись поводом для серьезного беспокойства.
Я вернулась к матрасам, положила на пол сумку и расстегнула молнию. Скрывать, что я приехала ждать, в мои планы не входило. «Делай все в открытую, не таясь, как будто твоя реальность – это тоже театр» – таков был совет Женса. Я достала пару бутербродов, завернутых в целлофан, термос с кофе, бутылку минеральной воды, одеяло и плоский фонарь с батарейкой, рассчитанной на длительный срок. Положила на пол один из матрасов, стряхнув с него пыль. Ветхий, конечно, но еще годный. Я уселась на матрас, достала из сумки ноутбук, открыла файлы с маской Жертвоприношения, разработанной профилировщиками, и еще раз просмотрела их, пока жевала бутерброды, запивая их водой.
А почувствовав, что готова, приступила. Для удобства сняла куртку и кроссовки, но оставила желтую маечку на бретельках, джинсы и носки. «Никаких тебе карнавальных костюмов, и не обнажайся. Сделай маску так, будто он стоит перед тобой», – сказал мне в тот раз Женс. Сначала я сыграла классическую версию Жертвоприношения, а потом – новый вариант, который создали перфис. Женс уверял, что совершенно все равно, какую версию выбрать. «Важно только, чтобы ты ничего не пропустила. Сделай ее целиком – со всеми жестами и звуками, которые ты обычно опускаешь, когда показываешь эскиз. Используй воспоминания о месте, в котором находишься, думай о том, что играешь весь спектакль для того, чтобы привлечь его. Но самое главное –