Собиратель реликвий

— Дальше? Дальше… мы подменим плащаницу. Вот и все.

— И как же мы ее подменим?

— Как только брат Нарс нарисует копию — это надо сделать быстро, а брат Нарс не самый расторопный художник, — мы все побежим к стене замка, дождемся, когда вывесят плащаницу… И устроим живую лестницу. Высота стены — футов семьдесят. Или восемьдесят. Если встать друг другу на плечи, то тот, кто окажется на самом верху, дотянется до плащаницы. На самом верху будешь ты, потому что ты самая легкая. Надо хорошенько дернуть за нижний край плащаницы и вырвать ее из рук архиепископа и дьяконов. А взамен швырнуть им копию. А потом… Потом мы все пустимся наутек. Стремглав промчимся по городу, пронесемся по подъемному мосту и скроемся в горах. Вот такой у нас план.

Магда ошеломленно уставилась на него:

— Это…

— Да, он несколько недоработан… — сказал Дисмас. — Точнее, вообще не проработан.

Они умолкли, ради приличия перебирая четки.

— Помнишь, ты говорил, что если реликвия возжелает перенестись, то ничто не сможет помешать перенесению.

— Так оно и есть, — кивнул Дисмас. — Но это касается только подлинных реликвий. Загвоздка в том… Вернее, одна из загвоздок в том, что я сомневаюсь в подлинности плащаницы. А другая загвоздка в том, что, даже допуская подлинность святыни, следует понять, угодно ли Иисусу, чтобы Его саван покинул герцога, прозванного Карлом Добрым, и достался кардиналу, которого следует прозвать Альбрехт Не-особо-добрый.

Магда задумалась.

— Но если плащаница фальшивая, то зачем она Альбрехту?

— Может быть, он внушил себе, что она настоящая, — вздохнул Дисмас. — Хотя, по-моему, эту миссию он возложил на меня с иной целью.

— С какой?

— Отправить меня на смерть и не рассориться из-за этого с Фридрихом.

Дисмас хотел рассказать ей о своем тайном плане, но под платанами было слишком благостно для таких мрачных разговоров.

Вскоре вернулись ландскнехты и Дюрер, нагруженные снедью и выпивкой: пиво, вино, колбасы, хлеб, жареные каплуны… Дисмас ехидно заявил, что нищенствующим монахам не до́лжно чревоугодничать. Впрочем, он проголодался не меньше остальных, поэтому вместе со всеми набросился на еду.

По южной дороге к мосту через реку подъехала роскошная процессия: конница, пехота, прислужники, штандарты, карета за каретой…

— Король, что ли? — проурчал Ункс, вгрызаясь в каплуна.

— Нет, не король, — сказал Дюрер. — Похоже, герцог. Скорее всего, из Италии. Гербов на штандартах пока не разобрать. Может, из Венеции. Ишь ты, с какой свитой! Прямо целое войско.

Колеса карет громыхали по настилу моста.

— Может, это Лоренцо, герцог Урбинский, — гадал Дюрер. — Он, как и его дядюшка, любит путешествовать с комфортом.

— А кто его дядюшка?

— Папа римский.

— Понятно.

— Между прочим, вам известно, чем занимается папа? — спросил Дюрер.

— Наверное, заступничает перед Господом за род людской, — предположил Дисмас.

— Охотой он занимается, — усмехнулся Дюрер. — И больше ничем. Может, уделяй он побольше времени делам Церкви, то договорился бы с Лютером полюбовно. А другая его страсть — зверинцы.

— Зверинцы?

— А то! Будто Иисус заповедал апостолам идти по свету и устраивать зверинцы!^{25} Воистину папа следует по стопам Рыбаря и постоянно вляпывается в кучи навоза. Он обожает слона-альбиноса по кличке Ганно… Папа ведь из рода Медичи. Я с ним встречался. Милый дядька, даром что извращенец, как все итальянцы, — презрительно поморщился Дюрер. — Климат у них такой.

— Тициан, папа римский… Надо же, какие у тебя знакомцы, Нарс! — поддел его Дисмас.

Дюрер отрезал ломтик яблока.

— Если это и вправду Лоренцо, папский племянник, то вам, дурачье, выпала большая честь лицезреть процессию этой великовельможной особы.

— Подумаешь, какой-то там герцог! — фыркнул Нуткер.

— Видишь ли, любезный мой Нуткер, Лоренцо — глава Флорентийской республики. А его дядюшка, папа римский, недавно затеял войну, чтобы добыть племяннику еще и герцогство Урбинское. Так что теперь Лоренцо владеет четвертью италийских земель. А советником у него Макиавелли.

— А это еще кто? — спросил Дисмас.

— Эх ты, знаток истории! — укорил его Дюрер. — Макиавелли, он… В общем, он мыслитель, помимо прочего. Он написал трактат об управлении государством.^{26}

— И как же управляют государством? — спросил Дисмас.

— Не знаю, я трактата не читал. Мне бы с Агнессой управиться, а для этого нужен не трактат, а розги.

— Интересно посмотреть, как ты будешь управляться с Агнессой. Розгами, — хохотнул Дисмас.

— Между прочим, Макиавелли советует избавляться от врагов, не дожидаясь, пока они избавятся от тебя.

— Дельный совет, — одобрил Кунрат.

— А Лоренцо хворает, — продолжал Дюрер.

— Что с ним?

— Ну он же итальянец…

— Французка?

— Итальянцы называют эту хворь французской болезнью, а французы — итальянской.

— Тебе же нравятся итальянцы, — напомнил Дисмас. — Ты все время в Италию ездишь.

— Я там не развратничаю, а изучаю художественное мастерство. С итальянскими живописцами не сравнится никто на свете. Разумеется, в Европе найдутся мастера, которые…

— А можно поконкретнее? — фыркнул Дисмас.