Собиратель реликвий

Магда сидела напротив, по другую сторону костра, и что-то штопала.

— Отец дразнил меня рыжиком, — не поднимая головы, ответила она.

— Свет почти ушел, — пожаловался Дюрер.

— Значит, работай быстрее, — сказал Дисмас, усаживаясь рядом. — Упражняйся. Быстрота очень тебе пригодится.

Солнце скрылось за отрогами Шартреза. При свете костра Дюрер продолжал рисовать и вскоре вручил Магде завершенный портрет. Она зарделась.

— Это…

— Шедевр, да? Я знаю.

— Мастер Дюрер, у вас такой талант…

— Не надо ему это говорить, — простонал Дисмас. — Он и так уже скоро лопнет от величия. Дай-ка сюда, я сам посмотрю, шедевр или что.

Портрет был и впрямь великолепен, но выполнен в нехарактерном для Дюрера стиле. Его словно бы нарисовал кто-то другой.

— Что скажешь? Огласи уже свое авторитетное мнение, знаток высокого искусства.

— Сойдет. Только нос непохож.

Дюрер выхватил у Дисмаса рисунок и протянул Магде, но тут же снова отдернул:

— Погоди. — Он что-то накарябал в нижнем углу листа. — Вот. Теперь забирай.

Магда поглядела на портрет:

— А что значит TV?

— Тициано Вечеллио. Тициан. Эта работа в его стиле.

— По-моему, больше похоже на Кранаха, — хмыкнул Дисмас.

Во сне Магду снова мучили кошмары. Они преследовали ее каждую ночь. Дисмас осторожно разбудил ее и прошептал:

— Все хорошо. Спи. И пусть тебе снятся только хорошие сны.

Она схватила его за руку:

— Поговори со мной. Пожалуйста.

На ночевках Дисмас устраивался спать рядом с Магдой. Безо всякого умысла, просто чтобы успокаивать ее среди ночи.

В безлунном небе мерцали бессчетные сонмы звезд. Магда, пригревшись под боком у Дисмаса, источала тонкий аромат, слаще благоухания святых мощей. Холодными ночами славно было ощущать тепло женского тела. Тонкий палец Магды нежно коснулся изуродованного уха Дисмаса.

— Расскажи о ней, — попросила она.

— О ком?

— О твоей жене.

— Она умерла.

— И всё?

— Я умер бы вместе с нею. И с детьми. Но я был в Иудее, искал копье Лонгина.

— Бедняжка.

Помолчав, Магда спросила:

— А кто такой Лонгин?

— Римский воин. Тот, кто вонзил копье под ребра распятому Христу.

— Ты нашел копье?

— Может быть.

— Как это?

— С реликвиями никогда не знаешь наверняка. Копье хранится в Виттенберге, в галерее Фридриха. Он очень обрадовался приобретению. А когда узнал про смерть моих родных, то купил для них индульгенции на очень долгий срок. Они умерли безгрешными. Их души наверняка уже покинули чистилище. Она была доброй женщиной… Все, спи. Завтра будет долгий день.

— А Шамберийская плащаница — истинный саван Иисуса?

Дисмас задумался:

— Нет, наверное. Да это и не важно. Кардинал наложил на меня епитимью, и вот я здесь. И ты тоже здесь. Потому что ты такая упрямица! — Он шутливо ткнул ее в кончик носа.

— А твоя жена была красивая?

— Да.

— Как ее звали?

— Хильдегарда. Спи.

— Расскажи мне что-нибудь о ней.

— Что тебе интересно?

— Почему ты ее любил?

— Она была моей женой.

— Дисмас, это не ответ.

— Она была красивая. Любила детей. И знала, как меня рассмешить. С ней я никогда не грустил. Она была хорошей стряпухой. Все время что-то напевала, когда… — Он осекся и замолчал.

— Они непременно в раю, — сказала Магда. — Вы обязательно встретитесь. Но пока тебе придется подождать.

26. Шамбери

После завтрака все облачились в монашеские рясы. Памятуя о постыдном отсутствии распятий в Шварцвальде, Дисмас прикупил в Базеле целую дюжину крестов.

— Эта сволочная ряса меня всего искусала. Царапучая, как кошка, — жаловался Ункс. — А это что за фигня? Власяница? Ну ни хрена себе! Кстати, а мы какие монахи?

— Бонифаты, — сказал Дисмас. — Ункс, прошу тебя, придержи язык в Шамбери. Монахи не сквернословят.

— Да ладно! У нас в Клетце был один монах. Как рот откроет, так из него водопадом такое…

— Ункс, я тебе верю, но мы должны вести себя как приличествует добрым монахам. Почему? Да потому. Как только узнают, что мы не монахи, нас убьют. Как тебе такая мотивация? Устраивает? Вот. Еще надо придумать, как нас зовут.

— А им не похер, как нас зовут? — спросил Кунрат.

Дисмас вздохнул:

— Хорошо, оставайся братом Кунратом. Пусть все знают, как тебя зовут на самом деле. А потом найдут и убьют.

— Ладно, придумай мне имя, — завопил Кунрат.

— Я буду брат Лукас, — сказал Дисмас, взяв имя Кранаха, чтобы поддразнить Дюрера. — Ты, Кунрат, будешь брат Вильфред, Нуткер — брат Кутберт, а Ункс…

— Кутберт? — переспросил Нуткер. — Не хочу быть Кутбертом.

— Почему?

— Это пидорское имя.

Дисмас снова вздохнул:

— Кутберт был святым, а не содомитом. Но это твое дело. Какое имя тебе нравится?

— Все равно какое, только не Кутберт.

— Ну, например, Теобальд… Устраивает?

Нуткер пожал плечами, и Дисмас продолжил:

— Ункс, ты будешь брат Зигмунд. Дюрер… ты будешь брат Нарс, в честь святого Нарцисса.

Дюрер злобно зыркнул на него.

— Вот только не надо дуться! Святой Нарцисс был иерусалимским епископом. Он жил во втором веке и однажды превратил воду в лампадное масло. Идеальное имя для художника.

— Впервые слышу про такого.

— От художника никто и не ожидает познаний в истории. Так, Магда, ты будешь сестра…

— Хильдегарда!

Дисмас уставился на нее.