Все расселись укостра. Дюрер начал рассказывать, как поднял с постели беднягу Ростанга и доложил, что получил срочную депешу от императора с известием о прискорбной оплошности. Выяснилось, что заточенные в темницу узники все-таки не самозванцы, а действительно агенты имперского сыска, посланные для обеспечения безопасности графа Лотара после того, как был раскрыт план покушения на его жизнь. Предыдущая депеша была фальшивкой, гнусной фальшивкой, изготовленной ныне изобличенным французским шпионом.
— И Ростанг всему этому поверил? — спросил Маркус.
— Трудно сказать, — ответил Дюрер. — Старикан отчаянно клевал носом, все еще пребывая в прострации от дурманного вина и благовоний. Он отдал приказ освободить узников, думая лишь о том, как бы поскорее вернуться в постель. У него даже на «м-гм» не было сил.
Все засмеялись.
— Я встретил отряд у ворот замка и представился имперским агентом, ответственным за их вызволение. Насидевшись в сыром подземелье, они были весьма мне признательны. Я сообщил, что личность убийцы Лотара установлена — итальянец, работающий на французов с целью нагадить императору. Вдобавок преступник похитил женщину — добродетельную германскую женщину! — которая прибыла в Шамбери на паломничество вместе с мужем, и что муж с приятелем бросились в погоню, — заключил Дюрер, безмерно довольный собой.
— Расскажи еще раз, — попросил Маркус.
— Да я уже два раза рассказывал!
— Знаю. Хочу еще раз послушать.
Дюрер повторил свой рассказ, выставляя себя в еще более героическом свете.
Дисмас с улыбкой выслушал приятеля и заметил:
— Значит, герцог Урбинский все-таки заполучил Шамберийскую плащаницу. Бедный герцог Карл! Одно утешение: взамен ему достался подлинник Дюрера.
— Не-а, — помотал головой Дюрер.
— В каком смысле?
— Плащаница, которую Карафа отобрал у нас в архидьяконских апартаментах, — это моя копия.
Дисмас недоуменно уставился на него:
— Погоди… Кунрат с Нуткером должны были положить ее в ковчег вместо истинной плащаницы!
— Помнишь, как Кунрат свалил ковчег со стола? И как они с Нуткером полезли под стол? Они надышались благовоний, не соображали, что делают, и вместо копии сунули в ковчег настоящую плащаницу.
— А откуда ты знаешь?
— Неужели ты думаешь, что я не в состоянии распознать свою работу? Карафа стоял от меня в двух шагах. Надо было как-то потянуть время, вот я и сказал Карафе, что он отправил герцогу Урбинскому подделку. Ведь это была сущая правда.
— О господи! — вздохнул Дисмас.
— Вот именно.
Они помолчали, глядя на пламя костра.
— Как ты думаешь, герцог Урбинский отдаст твою плащаницу папе римскому? — спросила Магда.
— Да, наверное, — ответил Дюрер. — Но сперва он ее хорошенько обмусолит.
— Но ведь папа не сможет публично явить плащаницу с балкона собора Святого Петра, — поразмыслив, сказал Дисмас. — Ему же придется объяснять, откуда он ее взял. А что ему говорить? Мол, вот она, Шамберийская плащаница, — ее для меня племяш украл… — Он улыбнулся и посмотрел на Дюрера. — Гляньте, как он сияет. Ну что, Нарс, доволен? Разумеется, доволен. Твоя плащаница попадет в Рим и займет почетное место в личной коллекции папы. Шедевр, созданный величайшим германским живописцем!
Утром они простились с Маркусом. Он направлялся в Испанию, а оттуда — к чудесным городам из чистого золота.
— Храни тебя Господь, Маркус. Привези мне золотой кирпичик.
Путь продолжали втроем. Десять дней шли по Юрским предгорьям, избегая встреч с савойскими дозорами. В Юрских горах подъем стал круче, а дорога — труднее. Затем повернули на северо-восток, к Женеве. В один прекрасный день далеко впереди засверкало огромное озеро. Здесь их пути расходились.
Дюрер с Магдой обнялись. Художник с трудом сдерживал слезы.
— Прощай, сестренка. Ищи себя на моих картинах. Я дам тебе бессмертие.
— Прощай, художник. Храни тебя Господь.
Потом Дисмас и Нарс отошли в сторонку, попрощаться наедине.
Остановившись, они смущенно поглядели друг на друга. Ни тот ни другой не знал, что еще сказать.
— А что ты будешь делать, когда возжелаешь духовной пищи в Швейцарии? Наймешь какого-нибудь недоумка из местных, чтоб нарисовал тебе корову?
— Хватит с меня духовной пищи. Если захочется полюбоваться на коров, я найду настоящих.
Пора.
— Ну что ж, Нарс…
— Ну что ж, Дис…
Они обнялись и разошлись. И больше никогда не виделись.
Vale[20]