Она послушно просидела перед ним, не заметив ни прихода вызванного Лерой врача, ни того, как Кирилла увозили в больницу. Когда Валентин зашел к ней, она смотрела по русскому каналу репортаж о восстановлении скульптуры “Рабочий и колхозница”: поднятый краном гигантский отреставрированный монумент, возвращаясь на свое место, медленно плыл на тросах в пасмурном утреннем небе над головами собравшихся у постамента людей. Говорить ей или нет? Валентин подумал, что известие о том, что Кирилл оказался в больнице, может как-то подтолкнуть Марину Львовну, заставить ее вспомнить сына. Или все-таки не стоит? Не для нее сейчас такие новости. Да и неизвестно еще, чем это закончится. Может, и к лучшему, что всё прошло мимо нее? Валентин отвлекся от своих мыслей, заинтересованный происходящим на экране: плавно поворачиваясь на тросах над задранными кверху головами зрителей, “Рабочий и колхозница” медленно опускались на высокий новый постамент. Казалось, он ни за что не выдержит тяжести чудовищной скульптуры, рассыплется и обрушится на собравшихся, но нет, всё прошло благополучно. Марина Львовна обернулась к брату, ее полное лицо сияло таким же восторгом, как лица людей в телевизоре, наблюдавших за установкой скульптуры. Не найдя в глазах брата подтверждения этого энтузиазма (он снова думал, говорить ей или нет), она спросила его, с трудом сдерживая рвущуюся наружу радость (ее собственные глаза давно уже были на мокром месте):
– Красиво?
Он с полминуты молча смотрел на нее.
– Красиво, правда?
Валентин согласно кивнул.