Собаки на фронтах Великой Отечественной

— Как Сюзи? — Валентина Григорьевна вспомнила пестрого фокса, с которым Дина росла, когда была совсем маленькая. — Или как Карат?

Жутко породистый и неимоверно трусливый пес жил у них, пока его не забрали в питомник.

— Нет, — тихо ответила девочка. — Я хочу настоящую, смелую немецкую овчарку. К нам в школу военные приходили с такой собакой. Веста зовут.

— Очень-очень интересно… — Соломон Ефимович отложил в сторонку газету. — И позволь узнать, что ты намерена делать с настоящей смелой овчаркой?

— Ходить в секцию.

— Для чего? — вступила в разговор мама.

— Чтобы учиться там… — Дина умоляюще перевела взгляд с отца на маму. — Мамочка, я ведь не прошу велосипед!

Велосипед — мечта всех детей того времени.

— Подумаем, — неопределенно пообещала Валентина Григорьевна, но, взглянув на дочь, сдалась. — Хорошо. Будет у тебя овчарка.

— Но — через год, — уточнил отец.

А поздно вечером, когда девочка уже спала, шепотом говорил жене:

— Придется держать слово. Посмотри — у нее на книжной полке Пушкин, «Сказки» братьев Гримм и «Собаководство» за три месяца. Журнал специальный, между прочим. Тридцать копеек стоит. Это же сколько мороженого можно купить!

— На Сумскую бегала, — догадалась Валентина Григорьевна. — Там секция ОСОАВИАХИМа находится.

* * *

Прошел год. И в день рождения Дины отец, заговорщицки подмигнув, пригласил дочку «познакомиться с кое-кем». Сердечко девочки замерло, сначала ей даже показалось — остановилось! — потом бешено застучало, заколотило. Она крепко прижала к груди обе ладошки.

— Папа… — Дина боялась поверить своему возможному счастью. Неужели сегодня она наконец увидит собаку. Свою собаку.

— Идем, нас ждут, — отец взял дочь за горячую вспотевшую ручку, и они пошли.

Отворили резную калитку и оказались на просторной лужайке, покрытой весенней травкой. В глубине двора стоял двухэтажный деревянный дом. На крыльце о чем-то весело разговаривали трое военных. Завидев гостей, один из них помахал рукой:

— Здорово, Ефимыч!

Он скрылся в домике и через минутку появился. Вдвоем с собакой. Подошел к гостям.

— Ты, стало быть, Дина. Ну, а это — Негрон. Знакомьтесь. — И обернулся к Волкацу. — Не волнуйся, Соломон Ефимович. Пес умный.

Великолепная черная с рыжим подпалом овчарка с явным интересом изучала незнакомцев. Негрон подошел поближе и уселся напротив девочки. Забавно наклонив голову набок, пес смотрел на Дину, а в черных глазках читался откровенный вопрос: «Когда же ты, наконец, скажешь, какой я красивый, умный и вообще — самый замечательный?» Дина молчала. Растерявшись, спрятала руки в кармашки платьица. Очень хотелось погладить такую прекрасную незнакомую собаку. А вдруг ему не понравится? Наконец девочка сделала шаг вперед, зашла сбоку и робко дотронулась до упругой шерсти.

— Какой ты гладкий, Негроша! — ласково погладила лоснящуюся спину. Пес только этого и ждал. Он шлепнул передние лапы на плечи Дины, едва не уронив девочку, и вкруговую вылизал лицо. Тугой пушистый хвост работал в такт языку, холодный мокрый нос время от времени возил по щекам абсолютно счастливой Дины. Чтобы удержать равновесие — ей пришлось встать на цыпочки — девочка обхватила пса за шею.

— Похоже, контакт намечается, — сказал военный. — Негрону шесть месяцев. Некоторые команды он знает. Всему остальному выучится вместе с тобой. Поняла? Собаку тебе доверяем хорошую — от Весты и Карата. Береги его.

Дома щенок — по возрасту Негрон еще подросток — обстоятельно изучил квартиру, обследовав каждый закоулок, включая кладовку. Выделенный ему в углу просторной прихожей матрасик он на второй день перетащил к диванчику Дины. Утром собачью лежанку вернули на место. Вечером матрасик вновь оказался в комнате. Утром… В общем, официальным местом Негрона была прихожая. И пес безропотно возвращался туда по команде «Место!», но спать предпочитал возле девочки. К ее великой радости, ведь тогда можно опустить руку и окунуть ее в жесткую шерсть собаки.

Негрон вырастал умным, послушным, каждого из тех, с кем он делил кров, пес считал своим долгом охранять и беречь. Дину, которая слишком — по мнению родителей — терзала его обучением, обожал безгранично и считал «вожаком».

Как-то Валентина Григорьевна прикрикнула на дочь за разбросанные на столе книги и тетрадки.

— Дина, слышишь меня? Убери, пожалуйста, свои вещи.

Девочка лежала на диване. Погруженная в Жюль Верна, она находилась на необитаемом острове. Негрон дремал возле дивана.

— Дина! Я кому сказала, мне нужен стол! — мама рукой потянула за книгу.

Негрон поднял голову, глухо зарычал. Дина нехотя потащилась наводить порядок на обеденном столе, а пес подошел в Валентине Григорьевне и ласково лизнул руку.

— Однако! — Валентина Григорьевна так и не решила — восхищается она или сердится. — Прямо-таки дал мне понять — Дину не обижай!

Семья Соломона Волкаца жила на партмаксимум. В двадцатых — начале тридцатых годов это означало, что большевик должен довольствоваться гораздо меньшим, чем остальные.

— Наши возможности ты видишь, — отец разговаривал с дочерью как с взрослым человеком, — мы с мамой, конечно, поможем. Но… станет трудней.