Собаки на фронтах Великой Отечественной

Предметом дискуссии — журнал «собаководство» был весьма демократичным изданием — служили не только вопросы теоретической науки или племенного разведения, но широко обсуждались городские и всесоюзные выставки служебных собак, где успешно год от года показывает свои достижения центральная школа, постоянный предмет дискуссии. Немцов указывал на особую важность экспертизы при оценке племенных собак: «Сейчас все внимание должно быть сосредоточено именно на экспертизе. Создание соответствующих условий (место, порядок, время) сможет дать действительную показательную выставку, отразить работу за определенный период района, области, края. Как правило, должно быть принято пожелание: требовать визу местного участка кровного собаководства на заявлении владельца собаки о своем желании подвергнуть свою собаку экспертизе на данной выставке…»[9] На всесоюзных выставках — они проходили на ВДНХ — собаки школы всегда собирали массу знатоков и любителей. Имена эрделей Хени и Залпа были хорошо известны армейцам, а возле ринга кавказских овчарок, особенно если там выставлялись Гром и Чамбар, кучковались среди прочих заинтересованных лиц приезжие с гор или степей России. Четвероногие пастухи и сторожа овечек ценились высоко. Потомки лаек Мальчика, Бено и Качи вывезут в свое время тысячи раненых.

А далее Александр Павлович как в воду глядел: «Форма поощрения должна быть в корне изменена так, чтобы она стимулировала улучшение породности собак, а не вызывала погоню за призами, заставляющими некоторых наших товарищей не считаться с расстоянием ради серебряной ложки или рюмки за свою собаку».

Это Дина одобрила полностью, но долго отфыркивалась после прочтения чудачеств в далекой Австралии — состязании гончих под седлом обезьян.

— Ты только послушай: «в погоне за механическим зайцем состязались гончие, и жокеями были специально дрессированные обезьяны в камзолах. Одна обезьяна, слетевшая со спины собаки во время скачки и кубарем покатившаяся, не растерялась: она помчалась за своим скакуном, нагнала его, на ходу взметнулась в седло и гордо продолжала играть свою роль жокея»[10]. Бедные собаки. И мартышки тоже, — возмущалась Дина. — Не о чем им, что ли, думать, кроме дурацких затей!

Советскому союзу было не до мартышек-жокеев.

* * *

Соломон Ефимович пришел домой расстроенный.

— Что случилось? — забеспокоилась Валентина Григорьевна.

— Пришло время вернуть Негрона в питомник. Племенной кобель.

— Нн-да, — опустилась на стул Валентина Григорьевна. — Как Диночке сказать?

— Так и скажем, — буркнул Соломон Ефимович. — Думаешь, мне легко? Она получит другую собаку. Отличную, между прочим.

Полугодовалый Негрон появился с одним условием: при первом требовании он вернется в армейский питомник. Дина смутно помнила, что говорилось два года назад. И вот теперь надо оторвать от себя родное и близкое существо. Как несправедливо!

Прощаясь с Негроном, она изо всех сил старалась не заплакать.

— Не стесняйся, дочь, — посоветовал отец. — Правда, это не самая тяжелая печаль в твоей жизни. И потом, ты всегда можешь его навестить.

В доме появился Файнгар — полный достоинства рыжий чистокровный немец. Не потеснив Негрона, он вошел в сердце и душу девочки. Как потом там найдется место для всех собак, Дина полюбит и запомнит всех до одной, с кем прошла дорогами войны. А сейчас бушует в Харькове сиреневая метель, осыпая лепестками Холодную гору. Новое, захватывающее и всепоглощающее увлечение заявляет свои права на четырнадцатилетнюю Дину. Театр.

Глава 4 «Любите ли вы театр, как люблю его я?»

По утрам в доме звучали возвышенные речи, временами их нарушали прозаические вопли. «Что же такое, спрашиваю вас, этот театр? О, это истинный храм искусства, при входе в который вы мгновенно отделяетесь от земли…».

— Правда, потрясающе, мама? Ой, ну опять Биба уволок мой туфель! Принеси немедленно!

Файнгар, он же Биба, изобрел игру в «прятушки». Вот если бы хозяйка собиралась с ним на площадку или в центральный универмаг — иной разговор. А так можно и похулиганить. В разумных пределах. Туфель возвращен, пса прощают, целуя мокрый холодный нос. Дина уже одной ногой за порогом, но чувства, переполняющие юную душу, рвутся на волю. «Возможно ли описать все очарование театра, всю его магическую силу над душой человеческой. О, ступайте в театр, живите и умрите в нем, если можете!»

— Ты понимаешь, мамочка, «живите и умрите в нем!»

— Ступай для начала в школу! — сердится Валентина Григорьевна, — текст статьи Белинского, которую дочь ежедневно декламирует, она давно выучила наизусть.