Собака — зверь домашний (Первое издание)

— А чего смотришь! Что скрывать! Сама их видела. Гулящая она, гулящая и есть. Может, за Андреем остепенится. А Дика убили. Что зря обманывать? Кандючиха сказывала. С тех пор и нет его. То, бывало, сядет На скале, я из больницы вижу. А сейчас нет.

Уже давно ушли Грачевы, а Кряжев все ходил и ходил по коридору.

… Большой морской буксир стоял на рейде Курильска. В зеркальной глади залива плавали звезды. Они сливались с огоньками электролампочек. Мерцал яркий морской ветер, где совместились небо и город.

Штиль. Полный штиль.

«Вот и все. Полтора года прожил на острове, исколесил восточный берег и западный, а нигде не прижился. Если бы вчера пришел катер, может быть, я уехал с ними. Если бы не шторм, «сотый» пришел бы с завода. Теперь уже все. На рассвете отход на Камчатку. В душе скребут кошки. Уезжать не хочется. Но ничего не изменишь. Ленка. Шлюха… А душа болит…».

Рейд пестрел судовыми огнями. На бетонном молу вспыхивала мигалка. Ее красный свет мечом вонзался в глубину залива. Где-то под горой светилась больница.

На востоке ширилась светлая полоска зари. Подул ветерок, заершил воду, сорвал волшебные огоньки.

Вскоре под палубой зашумели поршни главного двигателя. И Кряжев услышал команду: «Вира якорь!»

Буксир вышел из пролива. Справа подмигивал маяк, а слева открывался Поворотный мыс. А что это там за ним? Катер? Он, «сотый».

Кряжев, напрягая зрение, вглядывался вдаль. Он видел маленькое суденышко, упорно рассекающее пологие волны. Хотелось взлететь на мостик, застопорить ход, хотелось кричать и махать руками, но он стоял, сжимал буксирную арку и шептал:

— Опоздали. Опоздали…

Скупые мужские слезы были солеными, как морская вода.

В этот вечер Лене было особенно грустно. Весь день провалялась в постели, а сейчас, зная, что надо идти в клуб, ленилась встать.

«Хоть бы Ирка пришла с Андреем. Другие-то меня не признают. Презирают. А за что? За то, что замуж не вышла? Осуждают… Я виновата, что жизнь так сложилась?» — с горечью думала она.

Лена представила себя в загсе. Фата, цветы, и моряк подает руку, а на руке синий якорь. Как у Кряжева. Но это не Кряжев, Это Степан Вот так: один уходит, другой приходит. Злые мысли лезли в голову:

«Разве я виновата? Грачиха каркала: Ленка, Ленка, плохо ты кончишь. Распутная. Кто тебя такую замуж возьмет! Всю-то жизнь в любовницах не проживешь, любовью ворованной не насытишься. Завянешь, а дальше что? Брякнула, будто я каменная. Хорошо чужое горе разводить, пожила бы в моей шкуре, узнала. От всех не отбрыкаешься. Не ушел бы Кряжев… А теперь гулять буду. Назло, с ее сыном. Только моргнуть, сразу Люську забудет».

Лена встала с кровати, тряхнула головой. Она решила быть выше деревенских сплетен. Пусть ей позавидуют. Вот и Андрей любит ее. Он вообще-то хороший. Ирка не ошиблась, борется за свое счастье… А она не смогла. Не смогла удержать Кряжева. Тот не задумывался, не подсчитывал, не оглядывался, такие ей еще не встречались. Вот разве Степан. Как сильно он похож на Кряжева! За словом в карман не лезет, и не поймешь, влюблен или шутит.

Лена потянулась, прогнула спину. Так потягивается кошка сытая и ленивая, коготки ее острые из-под подушечек выглянут и опять в подушечку.

Лена совсем успокоилась, повеселела. Где же Ирка? Артистка местная. Решила втянуть в самодеятельность, которую организовал Степан. А Лена решила пойти. Назло Грачихе пойти.

Она взяла с дивана свое любимое, черное в горошек, платье, примерила перед зеркалом. Коротковато. Опять Степан глазеть будет. Ну и пусть. Решила надеть и сапожки, которые Кандюк подарил. Она примерила их, погладила ладонью мягкую, эластичную кожу, плотно прилегающую к ноге: «Ирка наверняка позавидует. Уж она-то одеться любит. Наверное, уже в клуб ушла, а я жду».

Лена быстро оделась. На всякий случай оставила для Иры записку: «Я в клубе».

… Записку Кандюк увидел сразу.

— Ушла, ведьма. В артистки записалась. Играет как с дурачком… У-ух! — Кандюк ударил кулаком по листу бумаги и тяжело опустился на табурет.

Налитые кровью глаза, проблуждав по комнате, остановились на тумбочке, где в рамке стояла старая фотография. На первом плане — Кряжев и Андрей, за ними — трое: он, Кандюк, и матросы.

«Болван, — отругал он себя мысленно, — я видел лишь себя, а ведь это фото она держит из-за Кряжева».

Кандюк хотел порвать фотографию, но чей-то взгляд пригвоздил его к месту. Он ощутил его спиной, всеми жилками. И замер в ожидании чего-то ужасного, не понимая, откуда пришел страх, и чувствуя, как жар разливается по телу, а ноги становятся ватными.

«Сердце. Шалит сердце. Надо бросить пить». Он расслабился, оглянулся назад и в рамке окна увидел собаку. В следующий миг за окном уже никого не было. Противно дрожали ноги, жгло в пересохшем горле, а потная рубашка липла к телу.

— Дик… Будь он проклят. — Кандюк набросил дверной крючок, потушил свет и уставился в окошко.