Собака

Пират, вдобавок ко всему, стал выть на луну. Вой у него был мерзкий, и меня часто пробивала дрожь, на лбу выступал холодный пот. Скоро мне стало казаться, что к собачьему вою присоединяются кошачьи вопли. Этот концерт доводил до исступления, я выскакивал из дома, орал на Пирата, падал перед ним на колени и молил о пощаде. Но он оставался глух, и тогда...

Во время очередного ночного концерта, когда мой разум помутился, не только горячим желанием, чтобы все кончилось, но и определенным количеством винных паров, я приготовил из длинного кожаного ремня удавку и, внезапно оглушив пса палкой, вздернул его на чердаке. После чего удовлетворенный наступившей тишиной, завалился в постель и уснул крепким сном.

Как легко и приятно летать. Я и не знал, что умею. Внизу бегут люди, машут руками, кричат что-то. А я смеюсь над ними. Под ногами у людей путается собака, ласт и пытается достать меня. Но бог недосягаем. Я -

БОГ!!!

Следующий день принес с собой пьяное раскаяние. Я горько плакал над трупом. Проклиная себя, призывал небеса ниспослать справедливую кару. С какими только были возможны почестями я похоронил пса. На могильном холмике поставил большой камень, соорудил маленькую изгородь.

Жизнь моя стала адом. Каждый вечер я набирался до потери сознания, чтобы только не слышать запечатлевшегося в памяти предсмертного хрипа Пирата. Но и это перестало помогать. Видения роковой ночи с каждым разом становились все страшнее и реальнее.

Хрипящий предсмертный крик. Слишком долгий и громкий. Хлопья пены, падающие с губ, бесконечно увеличивающиеся, готовые лопнуть глаза.

Кровь. Она залила мне лицо. Я чувствую ее сладковатый вкус у себя на губах и смеюсь визгливым смехом, переходящим в хрип.

На шее петля, она жжет и душит. Дайте мне вдохнуть!!!

Пес стоит передо мной и скалит зубы в беззвучном смехе. Он упивается моими мучениями, кусает за ноги.

Целыми днями я валялся в постели или бродил по захламленному, заброшенному двору, как дикий зверь, или выл/стоя на коленях перед могилой.

Водка и постоянное нервное напряжение сделали свое черное дело. Я чувствовал, как постепенно схожу с ума. Теперь видения преследовали меня и днем. Я боялся остаться один в комнате, боялся выйти во двор. Я завесил плотной тканью окна и зеркало, прежде чем лечь спать, зажигал лампочки и свечи, внимательно осматривал темные углы, то и дело, вздрагивая от скрипа половиц под своими ногами.

У изголовья постели на табурете у меня теперь всегда лежал топор, под подушкой - остро заточенный нож, только с ними я решался выходить из дома.

Поистине суеверный ужас внушал мне чердак. Он давил на психику, заставлял прислушиваться к ночным шорохам, тянул и манил к себе.

Я страшно боюсь темноты. Вместе с ней приходит что-то невидимое, ощущаемое только телом, и сжимает меня в тяжелых душных объятиях, насквозь пронзает тонкими острыми пиками. Я кричу, хочу вырваться, но ЭТО все сильней наваливается на меня, душит, старается перегрызть горло.

Я просыпаюсь. Подушка мокра от пота, простыня сбита, одеяло на полу. За окном ночь. В доме тихо, но мне кажется, что кто-то бегает по чердаку и шумно дышит.

И вот однажды, когда в небе стояла особенно яркая и полная луна, наполняющая мертвенно-бледным светом воздух, я, как сомнамбула, вышел из дома и по приставной лестнице полез на чердак...

Его нашли соседи, пришедшие напомнить, что пора бы уплатить за аренду земли. Он лежал на чердаке лицом вверх с вырванным горлом, в сведенной в предсмертной судорогой руке был зажат клок свалявшейся собачьей шерсти. В открытых глазах навечно запечатлелись удивление и мольба о помощи. Разбитый фонарик, испачканный кровью, валялся рядом.