Собачья смерть

Рука в кармане сжимала «браунинг», предохранитель был спущен, дуло нацелено матросу в живот. Рейли уже прикинул, что после выстрела надо будет спрыгнуть на рельсы, нырнуть под вагон. Никто не поймет, что случилось, начнется толкотня, паника — шансы скрыться ненулевые.

«Решай сам, жить тебе или нет», — думал Рейли, спокойно глядя в помаргивающие глаза матроса. Тот быстрым движением прибрал сотенные.

— В порядке. Проходи. Только это… — Понизил голос. — В Москве на приезде снова шмонать будут. Почище, чем тут. Так что ты гляди.

Значит, надо сойти раньше, на предпоследней остановке, размышлял Сидней, идя мимо шлафвагенов. Как опытный пассажир эпохи военного коммунизма, он знал, что самое лучшее место не в купе первого или второго класса, куда набьется людей, как селедок в бочку, а в общем вагоне, под скамьей. Мало кто про это знает. Ложишься на пол, под голову мешок, накрываешься тужуркой и спишь себе под стук колес. Даже уютно.

На рассвете сошел в Клину. Умников вроде него было не так мало, человек двадцать. Чекисты, слава богу, пока знают полицейскую науку плохо, иначе устроили бы здесь, на подмосковной станции, засаду. Всех, кто сошел, можно брать без колебаний — у каждого есть причины пробираться в столицу кривым путем.

Человеческая предприимчивость использует любые открывающиеся возможности, даже столь уродливые как объявленное после 30 августа чрезвычайное положение. На площади ждали частные повозки. Проезд до Москвы — сто рублей царскими, триста керенками или тысяча «советскими». Сидней взял рессорную коляску, запряженную парой крепких лошадок, за двойную плату и пообещал прибавить за скорость.

Доехали даже быстрее, чем нужно. Сидней вышел у Петровского парка и до вечера просидел там на скамейке. Ждал, когда стемнеет. Бороду и усы, указанные в числе примет «лейтенанта Рейли», он сбрил еще у Грамматикова, но куда денешь «нос кавказского типа с выраженными крыльями», «трапециевидный подбородок с ямочкой» и в особенности «хищное выражение глаз»?

* * *

У англичан есть два полезных слова, которые определяют главное человеческое качество: loser и achiever. Что примечательно, первое без труда переводится на русский — «неудачник». Для второго слова, означающего «тот, кто добивается успеха», точного соответствия нет. Это оттого, объяснял себе Рейли, что русские пессимистичны и любят печальный финал больше, чем хэппи-энд. В свое время Сидней установил закономерность, по которой всегда можно отличить ачивера от лузера. Если перед человеком стоят две задачи, трудная и легкая, лузер сначала берется за трудную, чтобы, одолев главное препятствие, потом уверенно справиться со вторым. Это большая ошибка. С трудной проблемой можно и не совладать, тогда ты остаешься ни с чем. Ты — лузер. Правильный метод, которым пользуются ачиверы, начать с более достижимой цели, вскарабкаться на небольшой холм и уже оттуда, победителем, подступаться к крутому склону. Даже если сорвешься, всё равно останешься не с нулем, тебе есть что записать в актив.

Никогда, даже при самых жестоких фиаско (их, увы, хватало) Рейли не проигрывал с нулевым счетом. Всегда было чем утешиться.

Так же и теперь он начал с задачи относительно несложной — со спасения Оленьки.

Темными улицами, обходя перекрестки, на которых стояли дозоры (в Москве, как и в Петрограде, был введен комендантский час), Сидней дошел до Малой Бронной.

Услышав голос любимого, Оленька радостно вскрикнула, обняла, не хотела выпускать. От нее пахло домом, нежностью, тихим счастьем.

Потом началась мука.

Он говорил — как можно доходчивей и выразительней, — а она не понимала. Всё переспрашивала: «Как англичанин? Как офицер? В каком смысле заговор?» Мотала головой, словно хотела проснуться. В глазах недоумение, смятение, ужас. Приходилось по несколько раз повторять одно и то же.

Заплакала — горько, жалобно, как маленькая девочка, и всё не могла остановиться. Это разрывало ему сердце. Он гладил Оленьку по голове, ждал, когда бедняжка задаст вопрос.

Наконец она пролепетала:

— Что же мы будем делать?

— Я исчезну. А тебе нужно сделать вот что. Где мой коричневый портфель?

Она принесла. Внутри были оставшиеся деньги, много. Сидней вынул половину, рассовал по карманам.

— Остальное отнеси в ЧК.

— Что?!

— Прямо утром. Скажешь, что твой жених — Сидней Рейли, которого все разыскивают. Ты заподозрила это только сейчас, сопоставив приметы. Заглянула в оставленный женихом портфель, а там пачки денег и пистолет.

Он сунул свой «браунинг» туда же. Ходить с пистолетом по городу, где тебя могут в любой момент остановить и обыскать, глупо.

— Тогда ты окончательно уверилась, что по наивности связалась со шпионом, и как честная гражданка пошла доложить «куда следует». Тебе будут задавать много вопросов. Отвечай правду. Ты ведь действительно ничего не знала.

— А если мне не поверят?

— Тому, кто добровольно принес триста тысяч, обязательно поверят. Еще похвалят. Квартиру перевернут вверх дном, но ничего не найдут. У тебя всё будет хорошо.

— Без тебя мне никогда не будет хорошо…