Собачья смерть

В кармане у Берзина лежал мандат за подписью самого Дзержинского, выданный на случай чрезвычайных обстоятельств. «Приказываю всем представителям Советской власти и командирам Красной Армии оказывать подателю сего тов. Э. П. Берзину всяческое содействие. Лиц, оказавших неповиновение, тов. Берзин уполномочен расстреливать на месте».

В оцепленное здание вокзала пустили просто по командирскому удостоверению. Главному начальнику Берзин сунул в нос грозную бумагу. Обычные поезда в Москву не ходили, но по распоряжению Смольного под парами стоял локомотив — на случай, если кому-то из ответственных товарищей срочно понадобится ехать в столицу. На этом «спецсоставе», единственным пассажиром единственного вагона, без остановок, на предельной скорости, Эдуардс за восемь часов домчал до Москвы. Еще через полчаса был на Лубянке. Там, хоть и ночь, горели все окна, по лестницам не ходили, а носились люди с перекошенными лицами, с воспаленными глазами. Здесь вторые сутки никто не спал.

У зампреда ВЧК шло совещание, но Петерс немедленно его прервал.

Выкручиваться не имело смысла. Петерс не дурак. Поймал бы на несостыковках и сразу же отправил бы в расстрельный подвал.

Эдуардс рассказал правду. Всю.

Петерс слушал молча. Широко расставленные глаза сначала налились бешенством, потом в них, вторым слоем, проступила тревога, под конец же появился и третий слой — любопытство.

— Почему вы вернулись, Берзин? — спросил Петерс. — На что вы рассчитываете?

— На то, что вы не захотите лишиться своего поста, — хладнокровно ответил Эдуардс. В дороге он продумал разговор до подробностей. — Председатель — ладно, заместитель председателя ВЧК — давший британскому шпиону Рейли и латышскому контрреволюционеру Берзину обвести себя вокруг пальца, в нынешних нервных обстоятельствах одной отставкой не отделается. Времена такие, что чикаться никто не станет. Поэтому предлагаю никого в лишние детали не посвящать. Я — ваш верный помощник, беззаветно преданный Советской власти. Другие латышские участники так называемого заговора — тоже наши люди. Трое московских сделают, как я им скажу, я в них уверен. Лацис из охраны Смольного спьяну бывает болтлив, но он бесследно исчезнет, я об этом позаботился. Так что истинной подоплеки никто не узнает. Версия такая. ЧК разработала отличную операцию, но по независящим от нас причинам враг изменил свои планы и нанес удар раньше назначенного времени. Однако у вас есть неопровержимые доказательства того, что это иностранный заговор.

— Не похоже, что покушения организовали британцы, — сказал Петерс. — Стрелявшая в Ленина женщина — эсерка. Убийца товарища Урицкого тоже.

Лицо Берзина осталось невозмутимым, но внутреннее напряжение немного спало. С человеком, которого собираются расстрелять, так не разговаривают. Значит, умный Петерс понял, что предложение здравое.

— Вы хотите сказать, что Рейли тут ни при чем?

— Да. Похоже на совпадение. Судите сами: стал бы глава заговора уезжать в Питер, если в Москве готовилось покушение на товарища Ленина? Неужто Урицкий важнее Ильича?

«Судите сами» — это уж точно был разговор не с изменником, а с соратником. Или с сообщником, неважно.

— Но для дела ведь лучше, чтобы за этими покушениями стояла Антанта? — раздумчиво произнес Эдуардс. — Что нам пользы, если тут всего лишь эсеровщина?

Он нарочно сказал «нам» — и Петерс не одернул, не возразил, а подхватил:

— Эх, если бы петроградские товарищи смогли арестовать самого Рейли, но это вряд ли. Он наверняка попытается скрыться за границей, от Питера до нее рукой подать. Но для процесса по «Заговору послов» нам понадобятся обвиняемые. Локкарта и Гренара мы, конечно, задержим, однако прямых улик против них нет. Единственный свидетель — вы, но показания сотрудника ЧК будут выглядеть неубедительно. Нужно выйти на британскую подпольную сеть и всех арестовать. Как это сделать? Видели вы во время ваших встреч кого-то кроме Рейли?

— Нет. Он всегда приходил один.

— Черт! Мы осторожничали, не вели слежку и в результате ничего о нем не знаем. Ни адресов, ни контактов. Кроми убит. Что-то наверняка знает Локкарт, но он ведь не скажет… Хм, а что если…

Петерс не договорил, уставившись на лампу. Там на стеклянном колпаке подрагивала черно-серыми, безупречными по цветовой гамме и сдержанному узору крылышками ночная бабочка.

* * *

Мария Игнатьевна Бенкендорф раскладывала пасьянс «Devil’s Dozen» и ни о чем не думала, как ни о чем не думает кошка, блаженствующая под лучами солнца на подоконнике. Думать Мария Игнатьевна начинала только тогда, когда этого настоятельно требовала жизнь, а когда не требовала — просто жила.

Разноцветные карты, Арлекины, Коломбины, Пьеро и Бригеллы, ложились на стол красивыми гирляндами. Пасьянс был непростой, поэтому время от времени, нечасто, Мария Игнатьевна брала с края серебряной пепельницы длинную американскую сигарету и затягивалась. У всякого другого сигарета давно погасла бы, а у Марии Игнатьевны ровно, послушно тлела. Ее любили не только люди и животные, но и вещи.

В коридоре раздались шаги.