Собачья смерть

Чтобы военно-морской атташе Великобритании открыл огонь по чекистам, а они застрелили его, как собаку?! Возможно ли?! Последний раз туземцы громили английское посольство, дай бог памяти, в 1841 году в Афганистане!

Осторожно приблизился к кучке чекистов.

— …А он в ответ: «Это террытория Брытании, естчо шаг и буду стрэлят!», — возбужденно говорил один, вертя в руках фуражку. — Спрятался, гад, за колонной и давай сажать! А сверху из-за двери дымом тянет. Товарищ Стодолин кричит: «Бумаги секретные жгут! Вперед, ребята!» Ага, вперед. Янсону прямо в лоб шмякнуло, насмерть. Стодолин с Бронеком раненые. Мне, глядите, полкозырька отстрелил. Чудом живой остался. — Заметил чужого. — Ты откуда, товарищ?

— Я из уголовно-следственной. Вот удостоверение. К нам сообщение поступило, что стреляли.

Чекист махнул рукой:

— Иди отсюда, не мешай. Тут дело не вашего калибра.

Надо было срочно звонить Саше. Он всегда знает, что происходит.

Стараясь не бежать, Рейли дошел до ближайшей почты. Позвонил Грамматикову.

— Сидор, кто-то из твоих напортачил, — сказал в рубке сонный, жирный голос. — Начали раньше времени и наломали дров. Давай-ка ко мне.

Полчаса спустя Сидней был у друга. Новости потрясли его.

Оказывается, вчера в Петрограде стреляли в Урицкого, а в Москве — в Ленина. Урицкий убит, Ленин тяжело ранен.

— Похоже, ты плохо контролировал своих людей, Сидор. Кто-то отдал приказ без тебя.

У Рейли стало сухо в горле. Сдавленным голосом он сказал:

— Это не наши. Никаких «наших», собственно и нет. Только я и мой латыш, а он здесь, в Петрограде. Кто стрелял, известно?

— В Москве женщина, здесь какой-то юнкер. Арестованы. Судя по моим сведениям, оба эсеры. У эсеров, как ты знаешь, свои счеты с большевиками. Совпало.

— Чертовы идиоты, — простонал Сидней. — Они всё испортили…

— Это и есть случайность, о которой я предупреждал. От них не застрахован ни один план, даже самый идеальный, — философски заметил Грамматиков. — Извечная проблема эсеров: боевитости много, мозгов мало. Единственное, чего они добились, — в обеих столицах повальные обыски и аресты. Хватают всех подряд. У коммунистов паника. От ярости и страха они будут бить вслепую. Начнется большой террор. Это теперь неизбежно.

Рейли пытался собраться с мыслями.

— Мне… мне нужно в Москву.

— Зачем? Твой комплот утратил смысл.

— Ничего подобного! Латыши по-прежнему охраняют правительство. И оно будет собираться на заседания. С Лениным или без Ленина. Я еду.

Александр Николаевич развел руками.

— Не сегодня. Сообщение между столицами временно остановлено. Ходят только экстренные поезда. Твоего мандата, чтобы попасть в вагон, будет недостаточно. Жди. Завтра я буду знать больше.

В гостях

Звонок был вот какой. Накануне, в субботу, когда Марат убеждал себя, что Агата, конечно, не позвонит и пускать ее в свое прошлое не придется, оттуда, из давно ушедшей, одному ему дорогой жизни, пришла весточка. Так бывает, во всяком случае с писателями. Если относишься к собственной судьбе как к литературному произведению с сюжетом, главной идеей, вроде бы случайными, а на самом деле совсем не случайными совпадениями и символическими знамениями, всё это начинает происходить с тобой на самом деле.

Совпало одно к одному.

Незнакомый голос назвал по имени и отчеству, интонационно налегая именно на отчество:

— Простите, это Марат Панкратович?

— Да.

— Сын Панкрата Евтихьевича Рогачова?

— Да, — повторил Марат, и пересохло в горле. Прикосновения к прошлому, особенно к этому прошлому, всегда приводило его в волнение, а тут он еще и готовился, все-таки готовился к тому, как будет рассказывать об отце Агате. — Но… почему вы спрашиваете? Кто вы?

— Антон Маркович Клобуков. Сегодня я встречался со своим старинным знакомым Филиппом Бляхиным, и он потряс меня известием о том, что у Панкрата Рогачова, оказывается, был… есть сын. Я ведь знавал вашего отца, еще до революции. Филипп сказал, что у вас нет ни одной его фотографии. А у меня, кажется, одна сохранилась. Я очень давно не перебирал старые снимки, но поищу. Приходите. И мне, конечно, очень хочется на вас посмотреть.

Марат напросился в гости завтра же.