–Я ее и не видел-то толком. Как и нашего мальчика, нашего ребенка, уже толком не воспринимал. Он все это время ползал по полу, изрисовал фломастерами целый блокнот, листок за листком вырывал и бросал на пол – я рассеянно взглядывал на эти рисунки; там постоянно повторялся один и тот же мотив, без проблеска фантазии, удручающе-уныло: Дом – Мама&Папа&Ребенок – Солнце – Сад – Дерево : Если бы я хоть на !мгновение вгляделся в один из этих листков, до меня наверняка бы дошло –
–Жена теперь опять сидела, прислонившись к стене, прямая в кровати: как всегда, когда я ее навещал. Белее полотна было ее лицо; одна прядь волос привычно заложена за ухо, от этого контуры скул казались более отчетливыми. Она спокойно смотрела на меня, большими темными глазами. И на протяжении всего нашего свидания молчала (я, по крайней мере, не слышал от нее ни 1 слова). : Эти !Глаза. (Заметил я внезапно) !Какая в них !Тьма. И ведь не в том дело, что на лицо ее падает тень, – у такой тьмы должны быть совершенно иные резоны. Тут я потерял нить рассуждений. А когда снова, с нарастающей неуверенностью, взглянул на жену – наши взгляды встретились – :увидел, что она вдруг высоко изогнула правую бровь –
–Ну и –
–Жена смотрела на меня. Долго. И потом сказала: – Пожалуйста, больше не приходи.
–Вдруг я почувствовал в этом помещении холод. Холод – в самые жаркие, «собачьи» дни лета. Мне стало холодно, как зимой в нетопленой комнате. Я притворился, будто не понял сказанного, затараторил: –
–Ты меня не понял. Я хотела сказать: Пожалуйста, не приходи больше !вообще.
Ночной ветер забрасывал теперь клочья туманного занавеса во-Внутрь руины, дождевые пули впивались в руки, ноги, лицо.