Собачье сердце

...Косой дождь сек лицо, и, ежась в шинелишке, я бежал переулками в последний раз – домой. .

...Вы – беллетристы, драматурги в Париже, в Берлине, попробуйте! Попробуйте, потехи ради, написать что-нибудь хуже! Будьте вы так способны, как Куприн, Бунин или Горький, вам это не удастся. Рекорд побил я! В

коллективном творчестве. Писали же втроем: я, помощник поверенного и голодуха. В 21-м году, в его начале..

116 Вперед. К морю. Через море и море, и Францию – сушу – в Париж! – Спустя шестьдесят лет об этом же говорила и Т. Н. Лаппа: «. .Булгаков стал думать, чтобы уехать. Он хотел за границу уехать, по правде сказать. Скажу прямо. Он так мечтал».

Мечтания у Булгакова были разные, разными они были и на одну и ту же тему. Но мысль об эмиграции, несомненно, в нем бродила. Вот выдержки из его писем к родным: «Посылаю кой-какие вырезки и программы. . Если я уеду и не увидимся – на память обо мне»

(апрель 1921 г.); «В случае отсутствия известий от меня больше полугода. . брось рукописи мои в печку» (май 1921 г.); «Не удивляйтесь моим скитаниям, ничего не сделаешь.

Никак нельзя иначе. Ну и судьба! Ну и судьба!» (июнь 1921 г.).

XIII

Сгинул город, у подножия гор117. Будь ты проклят...

Цихидзири. Махинджаури. Зеленый Мыс! Магнолии цветут. Белые цветы величиной с тарелку. Бананы. Пальмы!

Клянусь, сам видел: пальма из земли растет. И море непрерывно поет у гранитной глыбы. Не лгали в книгах: солнце в море погружается. Краса морская. Высота поднебесная. Скала отвесная, а на ней ползучие растения. Чаква. Цихидзири. Зеленый Мыс.

Куда я еду? Куда? На мне последняя моя рубашка. На манжетах кривые буквы. А в сердце у меня иероглифы тяжкие. И лишь один из таинственных знаков я расшифровал. Он значит: горе мне! Кто растолкует мне остальные?!

На обточенных соленой водой голышах лежу как мертвый. От голода ослабел совсем. С утра начинает, до поздней ночи болит голова, И вот ночь – на море. Я не вижу его, только слышу, как оно гудит. Прихлынет и отхлынет.

И шипит опоздавшая волна. И вдруг из-за темного мыса –

трехъярусные огни.

«Полацкий» идет на Золотой Рог118 .............

117 Сгинул город у подножия гор. – 26 мая 1921 г. Булгаков выехал поездом (!) через

Баку в Тифлис и 2 июня был в городе. В тот же день он написал письмо сестре Надежде в

Москву, в котором были весьма интересные намеки. «Может быть, окажусь в Крыму. .» –

сообщал он. А ведь исследователи рассматривают только «стамбульскую» версию, о «крымской» версии – ни слова. Между тем именно Крым, с его белогвардейской «начинкой», вполне мог привлечь внимание Булгакова.

Представляет также интерес его фраза: «„Турбиных" переделываю в большую драму».

К сожалению, следов этой переделки не осталось.

118 «Полацкий» идет на Золотой Рог. . – О тифлисско-батумской эпопее рас-

Слезы такие же соленые, как морская вода.

Видел поэта из неизвестных. Он ходил по Нури-Базару и продавал шляпу с головы. Кацо смеялись над ним.

Он стыдливо улыбался и объяснял, что не шутит.

Шляпу продает потому, что у него деньги украли. Он лгал!

У него давно уже не было денег. И он три дня не ел. . Потом, когда мы пополам съели фунт чурека, он признался.

Рассказал, что из Пензы едет в Ялту. Я чуть не засмеялся.

Но вдруг вспомнил: а я?.

Чаша переполнилась. В двенадцать часов приехал «новый заведывающий».

Он вошел и заявил:

– Па иному пути пайдем! Не нады нам больше этой парнографии: «Горе от ума» и «Ревизора». Гоголи. Моголи.

Свои пьесы сочиним!

сказывает Т. Н. Лаппа: «. .Михаил отправился на разведку в Тифлис с намерением поставить там свою пьесу. Следом за ним приехала и я. Но работу мы никак не могли найти.

И мы вынуждены были продать свои обручальные кольца, которые были куплены в

Киеве у знаменитого ювелира, магазин которого находился в начале Крещатика, –

Маршака. Кольца на внутренней стороне имели надписи: на одном – „Михаил Булгаков", на другом – „Татьяна Булгакова". Где-то они теперь?» Из более поздних ее воспоминаний: «. .в Тифлисе. . он бегал с высунутым языком. Вещи все продали, цепочку уже съели, и он решил, что поедем в Батум. Продали обручальные кольца и поехали. В Батуме мы сняли комнату где-то в центре, но денег уже почти не было. Он там тоже все пытался что-то написать, что-то куда-то пристроить, но ничего не выходило. Тогда

Михаил говорит: „Я поеду за границу. Но ты не беспокойся, где бы я ни был, я тебя выпишу, вызову". . Ходили на пристань, в порт он ходил, все искал кого-то, чтоб его в трюме спрятали или еще как, но тоже ничего не получалось, потому что денег не было. А

еще он очень боялся, что его выдадут. Очень боялся» (Запись Л. К. Паршина). Кое-что характерное о Батуме написал и О. Мандельштам в очерке «Батум» (Правда. 1922. 3 февраля): «Механизм этого маленького, почти игрушечного городка, вознесенного условиями нашего времени на высоту русской спекулятивной Калифорнии, необычайно прост. Есть одна пружина – турецкая лира.. »

Затем сел в автомобиль и уехал.

Его лицо навеки отпечаталось у меня в мозгу.