Собачье сердце

Любовно с Юрием составляли программу.

– Этот болван не умеет рисовать, – бушевал Слезкин, –

отдадим Марье Ивановне!

У меня тут же возникло зловещее предчувствие.

По-моему, эта Марья Ивановна так же умеет рисовать, как я играть на скрипке.. Я решил это сразу, как только она явилась в подотдел и заявила, что она ученица самого N.

(Ее немедленно назначили заведующей Изо.) Но так как я в живописи ничего не понимаю, то я промолчал.

Ровно за полчаса до начала я вошел в декораторскую и замер. . Из золотой рамы на меня глядел Ноздрев. Он был изумительно хорош. Глаза наглые, выпуклые, и даже одна бакенбарда жиже другой. Иллюзия была так велика, что казалось, вот он громыхнет хохотом и скажет:

– А я, брат, с ярмарки. Поздравь: продулся в пух!

Не знаю, какое у меня было лицо, но только художница обиделась смертельно. Густо покраснела под слоем пудры, прищурилась.

– Вам, по-видимому... э... не нравится?

– Нет. Что вы. Хе-хе! Очень... мило. Мило очень. .

Только вот... бакенбарды. .

– Что?.. Бакенбарды? Ну, так вы, значит, Пушкина никогда не видели! Поздравляю! А еще литератор! Ха-ха! Что же, по-вашему, Пушкина бритым нарисовать?!

108 Решили.. пустить «Пушкинский вечер». – Пушкинский вечер состоялся 26 октября 1920 г.

– Виноват, бакенбарды бакенбардами, но ведь Пушкин в карты не играл, а если и играл, то без всяких фокусов!

– Какие карты? Ничего не понимаю! Вы, я вижу, издеваетесь надо мной!

– Позвольте, это вы издеваетесь. Ведь у вашего Пушкина глаза разбойничьи!

– А-ах... та-ак!

Бросила кисть. От двери:

– Я на вас пожалуюсь в подотдел!

Что было! Что было... Лишь только раскрылся занавес и

Ноздрев, нахально ухмыляясь, предстал перед потемневшим залом, прошелестел первый смех. Боже! Публика решила, что после чеховского юмора будет пушкинский юмор! Облившись холодным потом, я начал говорить о «северном сиянии на снежных пустынях словесности российской». . В зале хихикали на бакенбарды, за спиной торчал Ноздрев, и чудилось, что он бормочет мне:

– Ежели бы я был твоим начальником, я бы тебя повесил на первом дереве!

Так что я не выдержал и сам хихикнул. Успех был потрясающий, феноменальный. Ни до, ни после я не слыхал по своему адресу такого грохота всплесков. А дальше пошло crescendo109. Когда в инсценировке Сальери отравил

Моцарта – театр выразил свое удовольствие по этому поводу одобрительным хохотом и громовыми криками:

«Biss!!!»

Крысиным ходом я бежал из театра и видел смутно, как

109 По нарастающей (ит.).

дебошир в поэзии летел с записной книжкой в редакцию. .

Так я и знал?. На столбе газета, а в ней на четвертой полосе:

ОПЯТЬ ПУШКИН!

Столичные литераторы, укрывшиеся в местном подотделе искусств, сделали новую объективную попытку развратить публику, преподнеся ей своего кумира Пушкина. Мало того, что они позволили себе изобразить этого кумира в виде помещика-крепостника (каким, положим, он и был) с бакенбардами...

И т.д.

Господи! Господи! Дай так, чтобы дебошир умер! Ведь болеют же кругом сыпняком. Почему же не может заболеть он? Ведь этот кретин подведет меня под арест!.

О, чертова напудренная кукла Изо?

Кончено. Все кончено!. Вечера запретили..

..Идет жуткая осень. Хлещет косой дождь. Ума не приложу, что ж мы будем есть? Что есть-то мы будем?!

X. ПОРТЯНКА И ЧЕРНАЯ МЫШЬ

Голодный, поздним вечером, иду в темноте по лужам.

Все заколочено. На ногах обрывки носков и рваные ботинки. Неба нет. Вместо него висит огромная портянка.

Отчаянием я пьян. И бормочу.

– Александр Пушкин! Lumen coeli. Sancta rosa110. И как гром его угроза111.

110 Свет небес. Святая роза (лат.).

111 И как гром его угроза. – Из стихотворения Пушкина «Жил на свете рыцарь бед-

Я с ума схожу, что ли?! Тень от фонаря побежала. Знаю: моя тень. Но она в цилиндре. На голове у меня кепка. Цилиндр мой я с голодухи на базар снес. Купили добрые люди и парашу из него сделали. Но сердце и мозг не понесу на базар, хоть издохну. Отчаяние. Над головой портянка, в сердце черная мышь...

XI. НЕ ХУЖЕ КНУТА ГАМСУНА112

Я голодаю113.........................................

.........................................................

XII. БЕЖАТЬ, БЕЖАТЬ!

– Сто тысяч. . У меня сто тысяч!.

ный» (1829), которое имело несколько редакций. В ранней редакции под названием

«Легенда» было: «Lumen coeli, sancta roza! / Восклицал всех громче он, / И гнала его угроза. .» В основной редакции: «Lumen coelum, sancta Roza! / Восклицал в восторге он, /

И гнала его угроза. .» Позже (1835) поэт переработал это стихотворение (в печати оно не появилось по цензурным соображениям) и включил в пьесу (незавершенную) «Сцены из рыцарских времен» (первая песня Франца). В «песне» этот фрагмент звучал так: «Lumen coelum, sancta roza! / Восклицал он, дик и рьян, / И как гром его угроза / Поражала мусульман». Булгаков взял первую строфу из ранней редакции стихотворения и третью строфу из «песни Франса» (из позднейшей редакции).