Со мной не соскучишься

— У нас здесь все построено на взаимном доверии, с большинством ребят — ты с ними еще познакомишься — я учился в художественном училище. Когда я вышел на свободу, мы с ними были в общем-то на равных, с той разницей, что я чувствовал себя здесь почти иностранцем: посадили в одной стране, выпустили — в другой. Они же все это время находились на свободе, да что толку? Нигде не выставлялись, никому не нужные, нищие. У меня, как ни странно, было несомненное преимущество, а именно годы, проведенные в зоне. Там я получил такую жизненную закалку, что теперь, наверное, не дрогну в самой безвыходной ситуации. Вернее, таких ситуаций для меня больше не существует. Пригодились и знакомства, ведь там со мной сидели известные диссиденты. А цеховики! Это были настоящие зубры, многие сегодня на коне. Так что, выходит, я должен быть благодарен годам, проведенным за решеткой, на воле я так и остался бы лопоухим дурачком. Я даже не жалею, что из меня не получился художник, главное — из меня вышел человек.

Я уже открыла было рот, чтобы спросить… Ах, как меня мучило то, что я узнала из старых газет, но для этого требовалась, наверное, совсем другая обстановка.

Рунов решительно поднялся.

— Ты готова идти в мои подземелья и сокровищницы? — осведомился он шутливо.

Мансарда показалась мне теплой и обжитой. Здесь не было того идеального порядка, царившего внизу, в офисе, пахло масляными красками, повсюду стояли мольберты, сновали люди в серых заляпанных красками халатах.

— А вот мои таланты, мои Ван Гоги и Малевичи!

Художники оторвались от работы, заулыбались, по очереди подошли пожать руку своему демократичному начальнику. Один, пожилой, с седой артистической шевелюрой, что-то быстро и горячо заговорил. Речь шла о каких-то профессиональных проблемах, в чем я ничего не понимала, и потому сочла за лучшее немного осмотреться.

Мое внимание привлек натюрморт, стоящий на ближайшем мольберте. Он показался мне в высшей степени необычным, каким-то несовременным: серебряный поднос на фоне бархатной портьеры, а на подносе — подсвечник, белые перчатки и маленький дамский пистолет, от ствола которого вверх поднимался белесоватый дымок.

— Что, нравится?

Ко мне обращался молодой человек с длинными волосами, стянутыми на затылке резинкой, и едва намечающейся на гладком подбородке растительностью — ни дать ни взять семинарист.

— Красиво, только как-то…

— Напыщенно, — подсказал он.

Я только развела руками.

— Можете не стесняться, — он улыбнулся, но глаза его остались строгими и сосредоточенными, — за вкус заказчика я не ручаюсь.

— И кто же заказчик?

— Один «новый русский», как их теперь называют. Этот натюрморт он желает лицезреть в своей гостиной. А для нас желание заказчика — закон.

— И что же, у них у всех такая фантазия?

— Всякие бывают, многие просят копии Левитана, Шишкина или Айвазовского. Мы не возражаем. Ну-с, а вы что желаете?

Кажется, он и меня принял за заказчицу.

— Я? Ничего. Я, собственно…

Он посмотрел так, словно намеревался пронзить меня взглядом, и неожиданно спросил:

— Вам кто-нибудь говорил, что у вас говорящие волосы?

Я растерялась, все-таки он был довольно странный.

— Говорящие волосы, красивое лицо, я бы написал ваш портрет… В сущности, на свете только одна ценность — красота, только она уж очень быстротечна. Бац — и вот она уже ускользнула… Только миг, случайный поворот головы, взгляд… Господи, как же это уловить, как остановить? — Он говорил быстро, сбивчиво, глотая окончания слов, и в его речи было столько одержимости, почти болезненной одержимости…

Я вздрогнула, почувствовав, как чья-то рука легла мне на плечо.

— Ну что, познакомились? — Рунов ласково заглянул мне в лицо. — Это Руслан, наш главный эстет. Может говорить о красоте часами.

Глаза одержимого красотой художника потускнели, и он снова принялся за работу, потеряв ко мне всякий интерес.

Рунов тихонечко подтолкнул меня и повел в глубь студии, представляя мне то одного, то другого художника. Я только здоровалась и рассеянно кивала, на душе у меня было какое-то неосознанное чувство, которое вряд ли можно было отнести к разряду легких и радужных.

Мы пробыли в особняке еще с полчаса, и Рунов отвез меня домой, пообещав вернуться пораньше, как он выразился, для того, чтобы продолжить культурную программу.

* * *