Сны листопада (СИ)

Мы разрушали все, к чему прикасались, но теперь Костя не уходил от меня, чтобы попытаться не вернуться, а оставался рядом, что значило, что он мне все-таки не лгал.

— Я поеду с тобой, — сказал Костя, пока я собирала вещи в чемодан на колесах. — Ты еще дохлая, а чемодан нагрузишь гостинцами, я тебя знаю. Тебе сейчас нельзя тяжелое таскать.

— Незачем, — сказала я резко, подходя к шкафу с одеждой и открывая его. — Меня папа встретит, чемодан донесет. Да и не возьму я много. Знаю, что нельзя.

Костя закурил прямо в комнате — я в последнее время и не пыталась это ему запрещать, — поставил пепельницу на журнальный столик и мрачно наблюдал за мной, бестолково бродящей по комнате туда-сюда.

— Я могу вообще жить отдельно, — заговорил он снова спустя пару минут. — Побуду у отца или в Бузулуке в гостинице. Если что будет нужно — позвонишь, я приеду.

— Ну да, конечно, в гостинице он будет жить! — возмутилась я, останавливаясь рядом и глядя на него сверху вниз. — Я тогда глаз показать по деревне не смогу. С ума сошел совсем?

— Да какая мне разница?.. Иди сюда, хватит мельтешить. — Костя потянул меня за руку, и я уселась рядом с ним, но тут же нахмурилась и отвела взгляд. — Я не хочу отпускать тебя одну, ясно? Ты только из больницы вышла. Тебе сейчас беречь себя надо.

Когда я не ответила, он отпустил мою руку, затушил сигарету и поднялся, тоже больше на меня не глядя.

— Понятно все. — Я упорно молчала. — Молчи, молчи сколько угодно, но только вот что, Юся: я еду с тобой и это не обсуждается.

* * *

По прибытии я осталась в родительском доме, а Костя поселился в доме своего отца, где они с ним затеяли ремонт. Меня якобы переселили к родителям, чтобы не мешал перфоратор, запах краски и вообще, чтобы я могла отдохнуть после операции и прийти в себя. Я не возражала. Мама тоже и, кажется, она поняла все без слов, потому что в общении с Костей я стала замечать почти не скрываемый ей холодок.

Костя тоже его замечал и старался у нас без необходимости не появляться. Мы встречались только у моей бабули, куда он заходил изредка, чтобы проведать ее и наколоть дров или натаскать воды, раз уж последнее я делать не могла, обменивались парой реплик и расходились — без ругани и криков, без оскорблений и взаимных уколов, молча, как будто нам было больше нечего друг другу сказать.

Костя и нашел бабулю мертвой за неделю до своего отъезда на Новый Порт. Заглянул ее проведать утром — и увидел лежащей на постели и уже совсем холодной, и такой умиротворенной, словно смерть эта пришла за ней в тот день и час, когда она этого хотела.

Бабуля была тихая и благостная в последние дни: часто улыбалась, наблюдая за тем, как я суечусь, наливая ей наваристый горячий бульон в миску с отколотым краем, или снимаю с веревки стираное белье, пока она сидит на крылечке и жмурится под еще ярким солнцем… Мама сказала мне потом, что она ждала меня, и что так бывает — старые люди могут ждать кого-то очень любимого, цепляясь за жизнь, а потом, увидев и попрощавшись, спокойно уходят, покидая этот мир.

Бабуля дождалась меня и ушла.

Костя сказал сначала мне, я сказала папе, и уже он отвел маму в комнату и сообщил ей — и моя взрослая шестидесятилетняя мама заплакала, как ребенок, когда ей сказали, что ее старенькая восьмидесятипятилетняя мама умерла.

Меня же слезы накрыли только на поминках. Я помнила, что зарыдала в голос, усевшись на деревянном крыльце и закрыв лицо руками, но не помнила, как рядом оказался Костя, как он отвел меня в сад и усадил на скамейку под рябиной подальше от людских глаз, не помнила, как оказалась в его объятьях, обливая слезами воротник его куртки, пока он успокаивающе гладил меня по волосам и что-то говорил в ответ на срывающиеся с моих губ слова и бессвязные фразы.

Его теплая шея, его запах, его голос, низко вибрирующий возле моего уха, были такими родными, успокаивающими, своими…

Я бы до конца дня могла просидеть так, обняв его, закутавшись в его спокойную уверенность и тепло, как в самый уютный плед. Как же я хотела вернуть те времена, когда у нас было все хорошо, тот день до момента, как он впервые захотел уйти от меня, то время, когда мы еще не начали ненавидеть друг друга, как же я хотела!

— Я так устала, — вырвалось у меня вместе с рыданием, прежде чем я успела себя остановить. — Костя… Почему у нас не может быть все хорошо?

Рука на моей спине застыла и даже стук сердца под моим ухом, казалось, стал реже, когда Костя мне ответил, так, будто я задала вопрос, на который на самом деле был нужен ответ:

— Я не знаю, почему, Юсь. — Он помолчал и добавил с еле слышной горечью в голосе, которую безуспешно попытался скрыть смешком. — Мы ведь так стараемся.

Я согласно всхлипнула, оттерла слезы рукавом, подняла голову, чтобы посмотреть ему в лицо.

— Костя…

— Мне предлагают работу в Губкинском, — сказал он вдруг, и я не договорила. — В головном офисе. Вакансия будет уже в октябре.