Сноха

— Нет, — мотаю я головой и, подойдя к открытому окну, делаю глубокий вдох и выдох. Пытаюсь понять, почему так сильно испугалась. Но в голову не лезет ничего, кроме обрывистых воспоминаний, которые никак не складываются воедино. Замираю на месте, стараясь не разреветься. Приходится приложить нимало усилий, чтобы не прослыть истеричкой среди коллег Вадима. И так у многих обо мне сложилось отвратное мнение.

«Ничего, переживу, — думаю я, перекатывая воду по языку. Прохладная влага бежит по глотке, и болезненный спазм чуть-чуть отступает.

«Дыши ровно», — велю самой себе, снова и снова припадая к прозрачному горлышку, словно без воды три года по Сахаре бродила.

На ватных ногах я возвращаюсь в кабинет Косогорова. Смотрю на спящего Роберта и улыбаюсь поднявшему голову Бимке. Тот глядит на меня с укоризной.

«Дети спят, мамо, а вас где носит?»

— Иди ко мне, — шепчу я, осторожно забирая собаку из-под бока Роберта. Бимка радостно копошится в руках. И я, ощущая тепло маленького тщедушного тельца, окончательно прихожу в себя. Снова возвращаюсь к портрету Кирилла и внимательно смотрю на человека, так похожего на своего отца. Нетрудно догадаться, как выглядел бы Кирилл лет в сорок, не пожми он руку Харону в свои двадцать пять.

— Я тебя не боюсь, — шепчу я, глядя в веселое холеное лицо и бесцветные отмороженные глаза. — Покойся с миром, придурок.

— Как ты смеешь так говорить? — слышу я за спиной изумленный и раздраженный голос и, повернувшись, понимаю, что Вадим услышал последнее слово. Замираю в ужасе, словно меня поймали на месте преступления. Молчу, не желая отвечать. Врать не люблю, а для правды сейчас не время. Вид у любимого слишком усталый, да и мне не хочется вспоминать ту гнусную историю.

— Оля, — строго повторяет Косогоров, почти вплотную шагнув ко мне. — Я задал тебе вопрос.

Не обнимает, не прикасается. Стоит рядом, как изваяние, и смотрит испытующе. А на измученном лице проступает строгая складка. Я всматриваюсь в родное и любимое лицо, но неожиданно понимаю, что вижу рядом с собой постороннего человека. Отчужденного и угрюмого.

— Потом поговорим, — шепчу я, взглядом показывая на Роберта. — Хотя ему пора уже просыпаться.

— Хорошо, — недовольно кивает Косогоров и замечает устало. — Жрать хочу. Скажи Свете, пусть сделает пару бутеров и крепкий чай.

— Твои родители ждут. Может, там поешь? — бросаю я легкомысленно. Вадим глядит на меня удивленно, словно всем своим видом показывая «смотрите, какая-то букашка смеет спорить со мной!», и, пресекая мои доводы, раздраженно взмахивает рукой. Слишком резко и неожиданно. И я, обомлев, дергаюсь. Как тварь дрожащая вжимаю голову в плечи. Отстраняюсь, испуганно пялясь на Косогорова. Самой себе напоминаю скотину, приготовившуюся к побоям. Знаю, что так нельзя. Но уже вся трясусь от инстинктивного страха и ничего не могу поделать.

— Оль, ты чего испугалась? — в изумлении смотрит на меня Вадим. — Я же просто рукой махнул. Думала, что ударю? — отрывисто спрашивает он, шагнув ко мне. И сграбастав в объятия, жарко шепчет.

— Да никогда, малыш.

Я реву, не в силах сдержаться. Тихо, почти беззвучно. Плачу, уткнувшись лицом в белый халат Косогорова. Чувствую его порывистое дыхание и тепло тяжелых ладоней, опустившихся на плечи и чуть ниже спины.

— Тебя кто-то бил? — догадавшись, рычит Вадим, целуя меня в висок. — Кто? — спрашивает яростно.

И замирает на секунду, поняв, что ответ очевиден.

— Когда? — стальным голосом разрезает воздух.

— После официального знакомства с тобой, — бурчу я, не поднимая глаз. Крепкие пальцы Вадима неспешно тянутся к моему подбородку и приподнимают его. Когда же мы встречаемся взглядом, я вижу, как в душе Вадима бурлит самая настоящая буря. Вселенский гнев соседствует рядом с нежностью и любовью.

— Олюшка, — шепчет Косогоров, осыпая мое лицо поцелуями. — Ты под моей защитой, малыш. Я тебя никогда не обижу и другим не позволю. Мне даже в голову не приходило, что Кирилл… Галка знала? — перебивает он самого себя и смотрит на меня испытующе.

— Понятия не имею, — передергиваю плечами я, а когда Вадим тянется к айфону, останавливаю. — Не надо. Столько времени прошло. Нет смысла ворошить…

— Ты поэтому в Эдинбург умотала? Попросила защиты у Терезы?

— Я бы на Марс улетела, будь у нее там недвижимость, — горько усмехаюсь я.

— Разберемся, — бросает он резко, выпуская меня из своих объятий. Быстрым шагом выходит в приемную. — Света! Чай и бутерброды! Нужно каждый раз напоминать? Запиши, если нейронные связи в узелок завязались, — рявкает раздраженно и, вернувшись ко мне, замечает тихо. — Сложная была операция. Еле кровь остановили и чуть пациентку не потеряли. Как еще ткани приживутся? — спрашивает он задумчиво и добавляет удрученно. — Устал как собака. Если б можно было отменить эти посиделки у родителей… Но папа обидится, если в его день рождения я найду отговорку.

— Если не будет нас с Робертом, они и не заметят. А вот тебе обязательно нужно поздравить отца.