Сноха

Впрочем, так и оказалось. Я отмахиваюсь от печальных воспоминаний, стараясь запомнить навсегда жар рук Вадима. Нам не быть вместе. Это и ежу понятно. Так хоть вобрать в себя побольше эмоций, снова почувствовать себя защищенной. Хоть ненадолго поверить во взаимную любовь. А потом принять неизбежное.

Кирилл, хоть и ушел в мир иной, никуда не делся. Он до сих пор стоит между нами, и его теперь с места не сдвинешь. Если человек стал памятником, хотя бы в глазах близких, то никто не посмеет сказать о нем плохо или подвергнуть сомнению его легенды и байки. Оказывается, Кирилл приезжал ко мне в Эдинбург. Наверное, на этой планете существуют две столицы Шотландии или есть такой же город в параллельной реальности.

«Стоп, — я замираю на месте и даже вздохнуть боюсь. — Американцы любят называть населенные пункты в честь городов старой Европы. Нужно завтра посмотреть в интернете, — говорю я самой себе, лишь на минуту отвлекаясь от Вадима. Не двигаясь, он крепко прижимает меня к себе и дышит натужно. Я чувствую, как мне в живот упирается поднявшийся член Косогорова.

«Нужно бежать, пока не поздно, — увещевает меня здравый смысл, но я все еще лежу рядом с Вадимом и тихонечко провожу рукой по его ребрам и животу. Я ловлю себя на совершенно фантастической мысли и еле сдерживаюсь. Хочу переместить ладонь на упругую Косогоровскую задницу или запустить пальчики под резинку треников. Но нельзя. Честное слово, нельзя!

«Иди к себе, Оля, — командует моя совесть, а сердце разрывается на части, стоит только представить, что придется взять и уйти.

«Еще минуточку, одну-единственную, — шепчу я и остаюсь еще ненадолго. Осмелев, тянусь к щеке Вадима и провожу ладошкой по трехдневной мягкой щетине.

«Притащил меня к себе и заснул», — мысленно хмыкаю я, представляясь в собственном воображении Марьюшкой, проливающей слезы над возлюбленным Финистом-Ясным Соколом. Спит ли Косогоров или притворяется? Не знаю. Может, не отошел еще после наркоза. Я пытаюсь тихонько выпростать руку, а затем осторожно скатиться с кровати. И когда мне это почти удается, Косогоров снова притягивает меня к себе.

— Отпустите, Вадим Петрович, — прошу я настойчиво. — Там Роберт один. Проснется, будет плакать.

— Сейчас, Оленька, сейчас, — тяжело вздыхает Вадим и снова утыкается носом мне в макушку. — Оленька, любушка моя! — стонет в ухо. — Не убегай так быстро. Дай почувствовать себя живым.

— Я не могу, — шепчу, еле сдерживаясь. Стараюсь не разреветься, но у меня это плохо получается, и, уткнувшись в грудь Вадиму, реву белугой.

— Перестань, — хрипит он, гладя меня по голове. — Нет ничего невозможного, — объясняет, невольно рассеивая мои страхи.

— Нет, — мотаю я головой. — Вы ненавидите меня. И если мы сблизимся, я пропаду. Просто сломаюсь. Понимаете?

— С трудом, — хмыкает он и опять повторяет, как заведенный. — Оленька, любушка моя!

«Бредит, что ли? — проносится у меня в голове. И словно мать Тереза, я осторожно опускаю руку на лоб Косогорова и моментально чувствую жар под ладонью.

«Твою мать, — в приступе паники скатываюсь с кровати и со знанием дела снова ощупываю лоб. — Наверное, температура под сорок, — думаю я и несусь к себе в комнату. Во-первых, хочу проверить, как там Роберт, а во вторых — взять для Вадима термометр. И когда на маленьком электронном табло вспыхивает цифра сорок, хватаю с тумбочки айфон Косогорова и второй раз за сегодняшний день звоню Ваське.

«Только бы не сепсис!» — умоляю я всех святых и господа бога.

К тому времени, как во двор врывается Гелендваген Егорцева, я умудряюсь поставить на уши весь дом. Сначала бужу домработницу, затем вламываюсь в комнату охраны. И Анечка, и дежуривший Гена считают своим долгом посмотреть на хозяина, неподвижно лежащего на кровати.

«Как Ленин в мавзолее, блин, — думаю я и снова молюсь всем святым. — Только бы не сепсис!»

Двое взрослых людей смотрят в растерянности на заболевшего Косогорова и просто не в состоянии мыслить здраво.

— Так, — командую я. — Гена, помогите мне раздеть Вадима Петровича, а вы, Анечка, несите воду с уксусом и чистую простыню.

— Идите лесом, — доносится с кровати слабый стон Косогорова. — Убирайтесь отсюда.

Анна и Гена замирают, будто их поймали на месте преступления. Испуганно переглядываются между собой и с опаской смотрят на Вадима Петровича.

— Хозяин против, — мотает головой домработница, а охранник смотрит на нее напряженно, словно решая, чью же сторону занять.

— Его сейчас никто не спрашивает, — отмахиваюсь я. — А встанет на ноги, скажет «Спасибо!». Быстрее, — велю я свистящим шепотом. — Через несколько минут может случиться непоправимое. Температура поднимается. А мы тут беседы ведем, — замечаю я нетерпеливо, но никто не двигается с места. — Ответственность я беру на себя, — говорю заветные слова. И тут же Анна, словно получив удар тока в задницу, переваливаясь как утка, семенит к двери, а Гена делает шаг к кровати. Я бросаю мимолетный взгляд на чресла Косогорова. Великолепный стояк рассосался сам собой и из-под треников ничего не выпирает.